— Он рассказал нам, что с вами случилось, когда вы хотели сбежать. Было больно?
Я подняла футболку, чтобы показать место, где в меня попало копьё, но ничего не обнаружила. Я стала лихорадочно осматривать себя. Я чувствовала его, но на коже шрама не осталось. Я обернулась в сторону кабинета Констанс.
— Вы удалили мой шрам?
Она не ответила.
— Констанс? — я свесила ноги с кровати.
Бекки и Сэмми обе встали.
— Эй, ты что творишь? — спросила Бекки.
— Я должна поговорить с ней. Зачем она это сделала?
— Почему этот шрам так важен? Мы тебе верим.
— Не в том дело, Бекки, — я недовольно взглянула на нее. — Это не просто глупый шрам.
Ноги слегка подкашивались от моего же веса, но с помощью Сэмми я дошла до ее кабинета.
Когда Констанс увидела, что я стою, опершись на дверь в ее кабинете, она прекратила разговор по кэмми и встала.
— Елена, иди обратно в постель.
— Зачем вы удалили его? — спросила я, когда она осторожно прикоснулась к моей руке.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Шрам, тот, что был здесь, Констанс.
Она поняла, о чем я говорила, и ее выражение ее лица смягчилось.
— Его нужно было удались, прости.
— Почему? — истерично крикнула я.
— Потому что ты должна сосредоточиться на будущем, Елена, а не на прошлом. Шрам напомнил бы тебе о том, что ты сделала, а я этого не хотела для тебя.
Я потрясла головой.
— Вы не имели права. Это наше последнее общее воспоминание. Это напоминало мне, о том, что она сделала для меня, а вы его удалили, словно ничего и не случилось.
— Прости, — сказала она действительно искренне.
Я развернулась и пошла в кровать. На этот раз мне не потребовалась ничья помощь.
Девчонки ушли почти сразу после этого инцидента.
Примерно в семь часов вечера Шеф принес мое любимое блюдо «Петух в вине». Это французский рецепт тушёной курицы, мой папа делал его раньше, и вкус оказался почти тот же, только у папы он был намного более особенным. Мне было сложно не думать о нем как о своем отце, но и отрицать настоящего я тоже не могла. После того, что показал мне Люциан пару дней назад… её слезы и поцелуи, я все ещё могла их почувствовать.
После ужина пришла Констанс, чтобы проверить мое состояние. Мы не обмолвились ни словом, и когда она закончила, то на пару секунд задержалась у кровати.
— Можно? — она указала на стул.
Я кивнула.
Она села и с грустью посмотрела на меня.
— Мне жаль, Елена, я не имела права, и мне нужно было сначала спросить тебя, — она глубоко вздохнула. — Поверь, я сделала это из наилучших побуждений.
— Я знаю. Просто я не хотела терять этот шрам.
— Прости, — снова извинилась она и тепло улыбнулась, на что я тоже ответила улыбкой. — Вот, что я тебе скажу. В следующий раз я не удалю ни одного шрама, пока не получу твоего разрешения.
— Идёт.
— Кроме того, я не знаю, как долго тебе ещё понадобится мой дар. Твоё тело скоро само сможет исцелять себя.
— Правда?
Она взглянула на меня, изогнув бровь.
— Ты Драконианец Рубикона, Елена. Как ты и сказала, все эти способности не его. Они твои.
Я улыбнулась.
— Тогда почему я не могу ими воспользоваться?
Я хотела увидеть собственное пламя, но руки не могли его воспроизвести.
— Потому что он далеко и, вероятно, в своей человеческой форме. Когда драконы в человеческом обличье, ты не можешь использовать свои силы, если не получишь их разрешения.
— А этого никогда не будет.
— Не будь так уверена, — она наклонилась и поцеловала меня в голову. — Поспи, тебе понадобится вся твоя сила.
***
Пару дней спустя Констанс, наконец, отпустила меня домой, где я должна была встретить лицом к лицу свою новую жизнь.
Мне не следовало удивляться, что академия не слишком отличалась от таблоидов. Была группа студентов, кто верил, что я принцесса, эти ребята относились ко мне хорошо, но ещё была и другая группа тех, кто верил, что я была драконом и обманывала всех, скрывая свою истинную форму. Как я должна была доказать, что больше не дракон? Броситься с крыши и продемонстрировать всем своё распластавшееся тело и разлетевшиеся во все стороны внутренности? Да, внутри ещё оставалась темная часть меня, где-то очень глубоко.
О чем, черт возьми, думал мой отец, когда скрыл мое появление на свет? Он должен был понимать, что такой день придет, и произойдет все это.
У меня в руке было письмо. Я смотрела на эту дурацкую штуковину с того самого момента, как ее мне вручил Мастер Лонгвей.