— Все, батя, отплавал свое, землю пахать еду. А скоро тронемся?
— Сиди спокойно, тронемся когда-нибудь. Ага! Паровозик подцепили. Так, говоришь, на целину изъявил желание? Чей ты деревенский-то будешь?
— Из Лежачего Камня. Слыхали, может?
— Э-эвон откудова! Земляк почти. Ага! Зеленый дали. Сейчас помчим, только держись!
Но товарняк полз еле-еле. Ветка новая, дорога незнакомая, кругом сплошная тайга началась, поворотов уйма, а уж темень такая — колеса вязнут.
Кое-как двигались.
Паровоз часто останавливался, аукал и, затаив дыхание, ловил, где ему отзовутся его товарищи паровозы, будто и впрямь боялся сбиться с пути. Разговаривать не видно, не то что шпал.
— Не в курсе, земляк, далеко, нет до Черешков? — спросил Костя в темноту. — Служить на быках уезжал, возвращаюсь поездом.
— Да-а, ерунда. Вот сколько мы… версты две, однако, отмахали уже? Еще двести проедем — в аккурат две тыщи останется.
— Сколько, вы сказали? Две тысячи? — переспросил Костя и, поняв шутку, захохотал. — Да у нас в Сибири так.
Оказывается, разговорились когда, кондуктор этот и не кондуктор вовсе, сам зайцем катит. Тоже на целину якобы порхал мотылек — не понравилось.
— Быстро ты оглобли повернул.
— Да-а-а, понимаешь… Везде хорошо, где нас нет. А коли по правде тебе сказать ежели — климат не тот. Веришь, все шары выдуло. Как в Сахаре.
— А вы уже и в Сахаре успели побывать?
Попутчик смолчал.
— Вам, похоже, нигде не климатит.
— Зато уж ты, я гляжу, больно шустрый вокруг бани на коленках.
На том их беседа кончилась, пока поезд не выкарабкался-таки на крохотный, со спичечный коробок, полустанок, не вытянулся во всю длину и не замер. Дядька повисел на поручне слева, повисел справа, скребнул меж лопаток, побарабанил носком сапога по тугому боку Костиного чемодана.
— Добра шкура. На подметки бы. Гостинчики везешь?
— Везу-у.
— Так ты из самого Лежачего, говоришь? Выпуливайся. С Солидарного до Камня ближе.
— С какого Солидарного?
— Ну полустанок этот так называется.
— А-а. А если в Черешках сойти?
— В Черешках попадется какой транспорт или нет, а отсюда, в крайнем случае, пешком можно добраться.
— Да отсюда, поди, и дороги нет никуда.
— Есть. Теперь наверняка есть.
— Ну, счастливо тогда вам.
— Тебе счастливо.
— Пришвартуюсь как-нибудь.
Костя спрыгнул на полотно, стащил с площадки чемодан и круто зашагал вдоль состава.
А составу ни конца ни краю. Порожняк. В здешнем полумраке он здорово походил на конский обоз у переправы, и казалось, не щебенка хрустит под ногами, а усталые лошади хрумкают в торбах овес.
И нигде никого. Лишь долговязая тень исправно топает след в след, боясь отстать и заблудиться. На весь полустанок одна-единственная лампочка, и та около дежурки, зато уж звезд над Сибирью дополна.
— Ух ты, сколько их повысыпало! Хоть лопатой греби. Да новые все!
А как же иначе, если теперь здесь все новое и вечное: и рельсы, и шпалы, и разгрузочная платформа из векового лесу, и даже свежая щепа кругом, похожая на лещей, топорщилась и шевелилась еще.
Напротив платформы искрилось капельками смолы продолговатое сооружение, то ли барак, то ли склад — не разглядеть, потому что кряжистая сосна играючи протянула мохнатую лапищу и упрятала времянку от глаз людских.
Но по тот бок сосны посиживал, оказывается, на самом свету человек в шапке, полушубке и валенках, сунув руки в рукава и зажав между колен берданку. И по ружьишку этому Костя определил, что продолговатое сооружение — склад все-таки, а человек — сторож при нем, который мирно посапывал, если прислушаться.
— Эй! На вахте! Затвор украли.
— Чего ну… фулиганишь? Идешь своей дорогой — иди, не блажи. Вот встану… так… не погляжу что флотский.
— Да ладно, дедушка, сидите уж, не вставайте. Не подскажете, на Лежачий Камень как попасть?
— На Лежачий? На Камень? А-а-а. Тутошный! А я ведь было за чужого тебя признал. Чей ты там?
— Широкоступов.
— Наума? Председателя? А-а-а. Я ведь Наума хорошо знавал. Я ведь сам тоже… селезневский, да вот под старость… М-м-м… В служащие переметнулся, в общем, сглуповал. Сейчас такие привилеги нашему брату-хлеборобу. И ведь судили мне умные люди: Евсей, спохватишься.
— Ничего, все поправимо, — улучил момент Костя, чтобы вклиниться. Деду что, дед дома. — Так вы все же подскажите, куда мне править в домашнюю сторону.
— Подсказать не штука, клин, точка, тире, опасно ведь на ночь глядя.
— А не все равно, что ночью глушь, что днем глушь.
— Но, не скажи-и, парень. Ты поглядел бы днем, что у нас делается. Бульдозеры, МАЗы, КрАЗы. Отдремала Сибирь! — Старик отогнул воротник, говорить мешает, прислонил к сосне берданку.