— Ну, так что ж вы решили, молчать, ребята?
— Вопрос можно? Тут некоторый женский род интересуется, горячую пищу обещали — будет?
— И мужской тоже. Неделю на сухом пайке.
— А палаток на всех хватит?
— Колхоз организовали, присылайте колхозников! Так получается?
— Выручайте, Евлантий Антонович, ваша идея. А то разбегутся.
— Ребята! Послушайте меня, старика. Вот мы все присутствуем сейчас при создании истории. Появился на свет большой, сильный и здоровый ребенок — наш целинный совхоз, и прежде всего надо дать этому новорожденному имя. И кто придумает самое красивое, самое точное, тот будет считаться крестным отцом или матерью.
Все стояли, молчали и думали. И только Вася Тятин сорвался вдруг с места и побежал к автобусу. Анатолий погрозил ему сперва кулаком, потом пальцем и подергал себя за мочку уха.
— Анатолий Карпович, — остановился-таки Вася у самых дверей, — я за двухстволкой. Салют в честь нового совхоза дадим. Так что скажите ребятам, пусть помешкают думать, пока я ружье не найду. Ладно? И патроны.
Анатолий кивнул головой «ладно». Вася юркнул в автобус, но тут же выскочил обратно:
— Товарищ директор! Тут он! Тутанхамон.
— Какой Тутанхамон?
— Чамин. Федор, Анатолий Карпович. — Распахнул дверцу. — Полюбуйтесь на него. Посиживает на наших исторических вещах, как король на именинах, а мы потеряли его. А ну вылазь…те. Анатолий Карпович! Их двое. Военный еще один. Идите сюда. Они особого приглашения ждут.
Особого приглашения не понадобилось. Вышел Чамин, вышел рослый солдат в погонах артиллериста. Чамин спрятался за спины, солдат сдернул пилотку и поднял ее над головой звездочкой к людям.
— Здравствуйте, земляне! С прибытием вас.
— И тебя также, — ответило ему сразу несколько голосов.
— Я — первый!
— Ну, хорошо, хорошо, товарищ первый, — улыбнулся Белопашинцев. — После митинга подойдете ко мне, а пока присоединяйтесь к обществу, вливайтесь в коллектив. Итак, товарищи целинники, повестка дня та же: название нашему совхозу.
Саша Балабанов, так и не надев пилотки, встал впереди, оглянулся, не загородил ли он кого Загородил. За его спиной тянулась чья-то несмелая рука. Посторонился, чтобы директор увидал эту молоденькую девчушечку, подростка почти, только-только десятилетку, наверное, закончила, и уж наверняка ни папа, ни мама, будь у нее родители, ни за какие деньги не отпустили бы такую Дюймовочку за три тысячи верст киселя хлебать, но у девчонки этой были и папка с мамкой, и два деда с бабкой, как потом выяснилось, и все равно она поехала, и по дождю пешком сюда пришла, не на стрекозе прилетела, и вот тянет руку, чтобы дать имя новой семье своей.
«Говори», — кивнул ей Анатолий.
— Предлагаю назвать совхоз «Султан-трава».
— Лучше уж трын-трава, — хохотнул с подножки автобуса Тятин.
— Ну, тогда «Ковыльный», — не сдавалась девчонка.
— А что, ребята! Пожалуй, неплохо: совхоз «Ковыльный». Как, по-вашему, Евлантий Антонович?
— Неплохо, но ковыля не будет. Пшеница будет расти. Будет. Затем и пришли мы сюда.
Вот когда митинг стал митингом. Алело пионерское знамя с каплями дождя на кистях, взметывались руки, выкрикивались названия: «Степной»! «Комсомолец»! «Аврора»! И просто «Целинный».
Анатолий едва успевал следить за списком созданных уже целинных совхозов и отвечать на предложения:
— Есть такой.
— «Аврора» тоже есть, а жаль.
— «Комсомольских» два уже.
А всем хотелось необычного, непохожего и такого же значимого. Очень значимого.
Федор Чамин стоял сзади, слушал выкрики и думал о том мужике, о котором рассказывал в вагоне Евлантий Антонович, думал об Антее из греческой мифологии и никак не мог решиться.
— А мне можно?
— Почему нельзя? Конечно, можно, товарищ Чамин.
— В общем так… Предлагаю назвать наш… ваш совхоз, — сбивался Федор, — имени Антея. Потому как все от земли.
— А что, ребята? Неплохо ведь!
— Качнем дяденьку!
Федьку сграбастали и подкинули. Раз, другой, третий. И раз за разом палил Вася Тятин из своей двухстволки в небо, как будто хотел остатки туч разогнать, чтобы выглянуло солнце. И для Федора это было, пожалуй, тоже кувшином золота, найденным на новостройке.