— А то, может, поплывем?
— Х-хэ, водоплавающий. Вон с теми моря́чками я поплыл бы, — подмигнул Чамин девчатам в окне, девчата перешепнулись и прыснули. — Вы чего?
— Мы — ничего, а ты полундру не закричишь?
— Да уж как-нибудь стерплю.
— Тогда — садись. Слабо?
— Кому? Мне?
— Смелей, дядя! Прогула не будет, по почте уволишься.
— Это нам не впервой.
— Тем более, значит. Или жену молодую не хочешь бросить одну?
— Да она, похоже, его самого бросила, такого труса…
Не успел Федька ответить.
Колокол дал отправление, паровоз выдохнул «слыш-шу», лязгнула сцепка, закрутились колеса; а щербатый Вася упрямо висел на подножке и тянул руку:
— Держи! С нами не пропадешь! Ну… Одумайся, пожалеешь!
Поезд уходил, думать было некогда, да, казалось, и не о чем. Федька за эти последние сутки всякое передумал, но, видимо, и вправду нет ничего беспредельней, неистощимей и быстрее человеческой мысли, если способна она в один миг перетряхнуть заново все прошлое, оценить настоящее и представить будущее.
Прошлое Федькино — мать, Кладбинка, большие заработки. Настоящее — пока только этот поезд. И он же — будущее.
И Федька побежал за ним, за этим будущим. Как мальчишка побежал. Слетела сорванная встречным ветром кепка — черт с ней, бежит. Закололо в боку, дышать нечем — бежит. Такая уж натура. Он мог только упасть и сдохнуть, но не остановиться. И, может, упал или остановился бы, если бы не людские руки совсем близко. Много рук. И длиннее всех — Васина. Вот она. Ну, вот она. Ну, дотянуться бы только…
И дотянулся ведь!
— Взяли, взяли, взяли его!
— Раз, два — р-разом!
И в тамбур. Как воробей впорхнул.
Федор стоял, пошатываясь и тяжело дыша, а его уж похлопывали по спине — «Ничего ты бегаешь, дядя», пощелкивали портсигарами — «угощайся» — и снова сгрудились в дверях. И только Вася вертелся около, поджидая.
— Федей зовут? — покосился он на руку нового знакомого. — А меня Васей. Фамилия — Тятин. Н-ну, пошли определяться.
— В какое место?
— В штат, в какое.
— Х-хе, шустрый-быстрый.
— А чего мешкать? По-моему, если сел — то сел. Пойдем! Подъемные получишь и так далее.
Шел Чамин по узкому и шаткому вагонному коридору следом за каким-то Васей Тятиным и силился понять, почему он очутился здесь, что это за течение такое — целина, которое даже его подхватило и понесло.
Кто-то вдогонку повесил Федору фуражку на затылок. Посмотрел — вполне приличная фуражка. Новая почти. И спасибо сказать не знает кому.
— Айн секунд, — неожиданно повернул Вася обратно. — Шахматишки заодно прихвачу, сдам. Постой тут.
Айн секунд Васин затянулся. Федька стоял тут и слушал незнакомую жизнь. За купейной перегородкой говорили. Говорили о нем.
— Видела спортсмена, Алена Ивановна?
— Какого?
— Да спринтера этого.
— Видела. А что?
— Ровня твоя. Похоже, уговорил его Тятин.
— Да Тятин кого хочешь с ума сведет.
И по короткому смешку определил Чамин, что Васька этот балагур, каких свет не рожал, что заманил он его, как последнюю дуру на сеновал, и похохатывает теперь над ним где-нибудь: соблазнил.
— Федор! Ты здесь еще? Не сошел? — едва не пролетел Вася мимо. — А я, понимаешь ли, партию в «козла» забил. Высадили. Мне бы хорошего напарника… Ты не играешь в козла?
— В козу играю. Ты куда это меня тащишь?
— Оформляться. В контору.
— Подумать надо, — снова остановился Федька.
— Думай, голова, картуз куплю. Нечего тут думать. Назад у нас даже раки не пятятся. Пошли, пошли. Контору нашу посмотришь.
У Васи свое представление о конторе, у Федора — свое. Контора есть контора, в леспромхозе она два барака занимала и здесь самое малое вагон где-нибудь в середине состава должна занимать. Но экскурсия закончилась около двери служебного помещения с табличкой «Проводник», в котором мог разместиться кондуктор да разве милиционер еще. Документы у Федьки в порядке, но приятного мало, когда тебя не за того принимают.
— Ка-а-ак шваркнул бы, — не прошептал даже, а только губами пошевелил Федька да кулак подержал на замахе.
— Можно? — Вася приоткрыл дверь, просунул голову. — Анатолий Карпович, можно? — махнул Федьке рукой: идем, дескать, можно.
В служебном купе ни проводников, ни кондукторов, ни проводниц. Во всем поезде не было их. Здесь у каждого пассажира была персональная проводница — комсомольская путевка и общий пункт назначения — крестик на карте где-нибудь в Кулундинской или Кустанайской степи. Едут!