— Минуточку! А вот вы сказали: по-гречески. Опять же по-гречески, не по-русски.
— Да хватит вам, Матрена Васильевна, — начали переходить на сторону Белопашинцева.
— Нет, нет, я отвечу и на это. Скажите: Спартак — русский? А сколько его именем названо улиц, предприятий, спортивных обществ. Это символ. А символ многонационален. Да возьмите наших северных соседей — Челябинскую область. Там есть деревни с названием столиц и городов европейских государств: Варна, Лейпциг, Фершампенуаз, Варшава, Париж и даже Берлин. И в этих названиях наша, русская история. И я прошу исполком утвердить «Антей».
Анатолий оглянулся, чтобы не сесть мимо стула, и не видел, кто сказал: «Ай да молодец парнишка». И пока председатель подсчитывал голоса, шепнул соседу:
— Кто это сказал?
— Секретарь райкома. Грахов.
— Первый, — вспомнил он табличку на дверях кабинета «Грахов М. П.».
Сосед покачал головой, ага-ага, дескать, и даже привстал с поднятой рукой:
— Я еще «за»!
— Вижу, вижу. Я вас сосчитал уже. Ну что ж, товарищи. Будем считать, что земля родила еще одного Антея — казахстанского. Поздравляю вас, Белопашинцев. Можете идти, если торопитесь.
Не страну Ханаанскую отправились искать Краевы, где якобы круглый год лето, никто не работает, спят в шалашах и кушают яблоки. Это уж шустрая старушка Устиновна от себя добавила. Единственно, что совпадало с Библией в «Антее» — шалаши или палатки. И то наполовину, потому что в них почти не спали, утверждая «Антея».
Шла техника, шли плуги, бороны, сеялки, инструмент, оборудование, материалы, инвентарь, щитовые дома, шла жизнь. Скидывали доски с лесовозов, и доски, шлепаясь плашмя, стреляли как пушки. Кирпича навалили — будто небоскреб рухнул от землетрясения. И рухнул бы, неделю не простоял, такое движение, столько работало всего. Столько колес крутилось, гусениц лязгало, железа ворочалось, столько моторов кряхтело, столько сил лошадиных тянуло, везло и толкало, столько сердец колотилось людских. И все это измерялось единой силой — силой разума. Меряли, копали, несли, пилили, тесали, укладывали. Глянуть с большой высоты — муравьи, которые покинули старый, обжитый муравейник и спешат теперь до грозы, до непогоды соорудить свой, новый, лучше.
В вагончике как в Смольном, только что крейсера на рейде из окна не видать. И дверь с петель снята, положена между колес, ни к чему она, скрипит да хлопает. Люди идут, идут, и ни минуты покоя. В штатском, в армейском, с погонами еще и без погон уже, в комбинезонах, в тельняшках, голые по пояс, с накладными, ведомостями, чертежами, нарядами, с путевками, заявлениями, по личным вопросам. И представь себе Анатолий Белопашинцев там, в ленинградском райкоме, хотя бы десятую долю того, с чем ему придется столкнуться в первые дни — вряд ли бы согласился он так быстро на должность директора целинного совхоза. Жизнь — глубокая колея, но если попадешь в свою, она тебя выведет на хорошую дорогу. И она тебя выведет, и ты вывезешь.
Анатолий в окружении шоферов и экспедиторов, не глядя, отмечал путевые листы, принимал квитанции, накладные, расписывался в ведомостях. Каждому надо было скорее, каждый претендовал на внеочередность оформления своих документов, приводя всякие аргументы на это. Шум. Гам. Толкотня. И ко всему содому в придачу расплылось в улыбке, как блинное тесто по горячей сковородке, конопатое лицо Васи Тятина: с шипом, потрескиванием и чадом.
— Анатолий Карпович! Я новоселов привез!
— Обожди минутку, освобожу товарищей. Видишь, занят.
Не настолько уж и занят был директор, чтобы не выкроить время спросить, кого привез Вася. Но после сожжения колышков на организованном им костре и внезапного исчезновения из лагеря, целая паника поднялась. Анатолий стал суеверным. С появлением Тятина у него возникало дурное предчувствие, портилось настроение и волей-неволей приходилось задумываться, как дальше жить. Вася ничего похожего к себе со стороны директора не замечал и, наоборот, искал повод лишний раз показаться ему на глаза. И не будь этой должностной разницы — наверняка предложил бы уж: давай дружить.
У Васи, видимо, имелась еще какая-то новость в запасе, очень уж он ретиво выпроваживал от стола посетителя, намеревающегося спросить что-либо.
— Некогда, некогда ему. Ша-г-гай, браток, шагай. Не последний час живешь, завтра спросишь.