— Ну, все как будто. — Анатолий зевнул, потянулся, прогнул уставшую спину. — Что у тебя — выкладывай. Кого ты привез?
— Его и с женой.
— Кого его?
— А помните шофера? С автобуса. Барахлишко наше сюда…
— Д-да-да-да-да. Помню. Иван Ф-Филимонович, кажется.
— Ну-ну-ну. Так вот его и с женой. Еду — они идут. По кузовку в руках. Голосуют. Тормознул. Вам куда, спрашиваю. Смотрю — личность вроде знакомая. Ва… В-в «Антей», говорит. И газету подает. Б-ба-га-га-га-га, — на весь вагончик загоготал Тятин и завертел головой.
Анатолий, глядя на него, тоже не утерпел и засмеялся.
— Ты над чем? Вася. Х-ха. Ну-у, закатилось красное солнышко. Ты скажешь в конце концов, над чем хохочешь?
— А во!
Тятин вытащил из-за ворота тельняшки газету, шмякнул по столу и палец в снимок воткнул.
— Целинники в гостях у казахской семьи. Фото А. Балабанова, — наизусть прочел Вася подпись под снимком. — Это я, это Фе…
— И что здесь смешного?
— Что? Да Сашка ж этим… На трех ногах. Нивелиром? Фотографиром… фотографировал.
Теперь уж Анатолий захохотал, зная над чем, а Вася только сдержанно улыбался, довольный, что рассмешил-таки своего серьезного не по летам директора.
— Да как же он умудрился так?
— А не знаю. У нас не было фотоаппарата.
— Ты мне эту газету оставь. Я Евлантию Антоновичу покажу.
— Не-е. Сперва я ее Сашке покажу. Это он точно тихо помешается, Анатолий Карпович.
— Ладно. Но потом обязательно мне дашь. Где твои новоселы?
Иван да Марья так и сидели в кабине с раскрытыми дверцами, нахохлясь и со свертками на коленях, как турманы с белыми зобами, загнанные ястребом под чужую кровлю, и с опаской посматривали на весь этот водоворот, не зная, примут ли их и не лучше ли самим тем же следом обратно вернуться, тут, похоже, без них неплохо обходятся.
— Ты толечко погляди, Маша, что они поделывают! Вот и ребятишки, вот и гвоздя не забить. Мним мы о себе много, Маша.
— Ты не сокоти, Ванечка. Мним. Ничегошеньки мы не мним. Это пока предбанник у них. А погоди, время плеснет на каменку — всем хватит пару, не всем веников хватит. Стройка — дело рабочее, пахота — крестьянское. Примут нас. То не директор там идет сюда в очках?
— Он.
— Здравствуйте, товарищи! Почему не выходите? — шагов за десять до машины поздоровался с новоселами Анатолий. — Иван Филимонович! Здравствуйте.
Иван спрыгнул на землю, посадил вместо себя узел, вытер правую руку о штаны, подал директору.
— К нам?
— К вам, Анатолий… Карпович вас по батюшке величать, кажется. Явились, не запылились. Вроде бы как по знакомству, что ли. Не то что к чужим совсем. — Иван покосился на Марью, ту ли политику он ведет, Марья хлоп-хлоп ресницами: так, так, мол, правильно говоришь.
— Правильно, правильно, — заметил их переглядку и Анатолий. — А жену вашу как зовут, Иван Филимонович? Представьте.
— Женушку у меня Машей зовут.
— А по отчеству?
— На вот, — застеснялась Мария. — К отчествам мы не приучены, к прозвищам. Спиридон отец был.
— Почему был? Ах да! Извините.
— На вот! Его конем еще не стопчешь, да… худо роднимся мы.
— Ну хорошо. Не хотите отчества — не надо. Давайте ваши документы.
Вася, пока тут велась эта предыстория, открыл борт, по-блошиному в один мах заскочил в кузов, прихватив лопату, и принялся сгребать с днища кирпичную крошку, цемент, щепки, тряпки, сенную труху, машина окуталась пылью, как дымовой завесой. Иван Филимонович с Анатолием Карповичем зачихали.
— Василий!
— Ав.
— У тебя что… Ч-ч-чих! Ни другого времени не нашлось, ни места? А-ап… Фу! Задушил. Прекрати сейчас же! Ч-ч-ха!
— А все уже. Вот. Все. Будьте здоровы.
— Спасибо. Артист. Давайте ваши документы, товарищ Краев.
— Документов пока не имеем, — опустил голову Иван и загрустил.
— То есть как не имеете? Никаких?
— Никаких.
— Это номер. Вы что ж… с-самовольно оставили производство?
— Не производство — колхоз. И не самовольно. По два заявления писали председателю нашему, да наш пред как худая баба: в телегу не сяду и пешком не пойду. Не держу, говорит, а документы не получите. Получим. Сколупнут его скоро, коросту.
— Этого я не знаю. Судить не берусь. — Белопашинцев пожал плечами, высказывая свое недоумение. — Не может быть, что-то не то вы говорите, Краев. Не имел он права, не мог такую глупость спороть. Взрослый человек.
— Не верите?
— Извините, нет.
— Человеку не верить, можно ли, товарищ директор Анатолий Карпович, — повторил Иван сказанное уже однажды ему же, Белопашинцеву. Там у железной дороги. Где встретил он их.