С нашими соседками еще хорошо обошлись. Им раскрасили лица, побили на улице веревкой и выгнали из деревни. Но только на десять дней. Когда они вернулись, то стали тихие. Раз после этого соседка пришла к маме. Я слышала, как она шептала:
– Мы живем в одном доме с людьми, которые объявили нас шунье. Я есть не могу от страха. Атай[4] падает в обморок. Разве это жизнь?
В нашей деревне всем снились яйца змей. Говорили, это значит, что рядом враги, которые пока не могут причинить вреда. «Это снятся шунье, они набирают сил» – так говорили люди.
В нашей деревне устали от засухи и женщин. Когда на грузовике привезли воду и люди встали в очередь с кувшинами, одна старушка бормотала что-то рядом с беременной. Когда через время у той женщины родилась дочка, толпа пришла к дому старушки и стала ломать стены. Община кричала, что сожжет дом, если не отдадут ведьму. Тогда вышли сыновья этой старушки. Сыновья пообещали запереть ее в сарае с козой. Может быть, она до сих пор там сидит. Этого я уже не знаю, потому что в то утро, когда мама заколдовала меня, кто-то подсматривал в окно.
Днем к стенам нашего дома подкинули голову петуха. Вечером пришли от старосты и сказали, что завтра соберется панчаят[5] и будет испытание. В поле умерли козы, и видели в окно, что мама колдовала, а на панчаяте люди проверят, ведьма мама или не ведьма.
Папа опять оттаскал мамочку за волосы по двору и запер в сарае, где в старые времена, по словам бабушки, хранили зерно. Только у сарая были двери, и они закрывались на ключ. У дома, где мы спали, не было двери, только занавеска.
– Аафрин, поищи ключ, – сказала мне мама из сарая строгим голосом, как у взрослой.
Я сидела во дворе и ждала, пока аайя и таата[6] уснут, каждый в своем углу двора. А папа в тот вечер напился.
Я сходила проверить, что папа пьет в магазине со старостой. В этом магазине у нас продавали только пиво, спички и зубную пасту, иногда еще керосин и редко яблоки. Папа говорил, что пиво тухлое, но все равно пил его. Я уже знала, что папа хочет новую жену, которая родила бы мальчика. Потому что у него родились только старшие дочери и еще я.
Я из-за угла посмотрела, как они пьют в магазине. Разговаривают со старостой, а хозяин лавки пишет их долг в тетрадь. Мне было очень страшно. Я вернулась во двор. Мама шептала из-за двери строгим голосом:
– Возьми нож, Аафрин.
У меня спина вспотела. Было очень страшно, но я знала, что если не сделаю, как мама говорит, то ее изобьют веревкой и заставят ходить по огню. Моя мамочка еще маленькая.
Леон, когда читал тетрадку, сказал: «Похоже, твоя мама была умней и свободолюбивей людей в деревне. Люди не ожидали, что она не поступит так, как ей говорят. Это потому, что она посещала школу и ничего не боялась. Вот как важно образование». Да, моя мама хитрая, как лиса.
Я взяла ножик и разрезала нитку на шее аайи. Она была слишком старой, чтоб проснуться, и не хитрой. От старости и жарких дней у нее высохла голова.
Я видела в темноте хорошо, немного светила луна. Я открыла сарай, и мы побежали. Только мама сразу вернулась, закрыла замок и бросила ключ высоко через крышу в темноту. Мы не слышали, как он упал. Мы побежали через кукурузные посевы, которые гибли от мочи и жары, дальше в поле.
Земля была твердая, а колосья острые. Мы искололи ноги. Мама сначала брала меня на руки, но она сама была еще маленькая, ее сердце колотилось, а дыхание разрывалось на клочки. Я сказала, что побегу.
– Если мы замедлимся, нам перережут горло, в пустой колодец бросят, – сказала мамочка хрипло.
У нас не было ни еды, ни воды. Мы долго бежали, но от страха ничего не чувствовали. Даже не боялись змей. Один раз мы остановились. Мама оторвала кусок от моей юбки и обмотала наши ноги. Мы пошли быстрей, а бежать уже не могли.
Ночь так сильно шуршала. Она пела сухой травой. Луна ушла куда-то, но мы научились видеть.
– Не бойся, Аафрин, – сказала мама, – родная земля всегда помогает хорошим людям. Нам говорил учитель в школе.
Мы стали такие маленькие с мамой. Ночь лежала огромная, как великан. Мы бежали внутри ее синего живота.
Когда взошло солнце, мы увидели ручей. Он тек по красной земле. Мы жадно напились воды, как щенки. Потом оглянулись и увидели, что над землей от горячего ветра кружатся пыльные дьяволы и вдали шевелятся маленькие люди.
Грейс
Когда я смотрю на цвета ночи, беспокойный голубь бьется в груди: фиолетовый воздух у креста базилики, над городом – бархатный синий, с золотистой каймой возле крыш и мерцающими точками самолетов. Бэй, как расплавленный винил, и сапфировая полоса там, где потух закат. Рисовать, подбирать краски, как поэты подбирают слова – вот чем бы я заполнила свои дни, если бы они мне принадлежали.