— Чего вы хотите? — спросил Аркадий.
— У меня есть все, чего я хочу, — ответил О’Брайен.
— Не пропустите самое интересное, — подтолкнул Аркадия Уоллс.
Аркадий перевел взгляд на трибуну и увидел человека в авиаторских очках, несущего куклу размером с человека, с тростью и в красной бандане. Барабанщик помог ему посадить куклу в первом ряду, повернув ее лицо к человеку, сидевшему справа. Чанго и Команданте. Аркадий сфокусировал бинокль на бандане куклы и трости. Они отличались от тех, что он оставил на теле куклы в «Росите». Команданте пристально оглядел куклу и перевел взгляд на своего друга в авиаторских очках. Тот рассмеялся шутке Команданте и отступил со сцены к толпе у трибуны, где к нему присоединился доктор Блас, слишком энергичный, чтобы продолжать оставаться в тени. Аркадий вновь сфокусировал бинокль на голове Чанго, залатанной и перекрашенной, но с теми же грубыми чертами лица и блестящими глазами.
— Это же убийство, — сказал Аркадий.
— Прошу прощения, не просто убийство, — ответил О’Брайен. — Это уничтожение индивидуума, который пережил больше покушений, чем кто-либо еще за всю историю человечества.
— И это заслуживает уважения, — добавил Уоллс.
— Давайте признаем, — сказал О'Брайен, — смерть этого человека — единственное преступление здесь, заслуживающее какого-либо интереса. Вы можете украсть хоть пять долларов, хоть миллион, но пока он жив, это все жалкие мелочи. Потому что вы никуда не денетесь со своей добычей. И потом, здесь все принадлежит ему.
— Вы можете остановить это, — сказал Аркадий. — Пока еще вы не совершили никакого насилия своими руками. Я знаю, смерть Приблуды была несчастным случаем.
— Вот видите, мы говорили вам, что никто его пальцем не тронул, — сказал Уоллс. — Мы понятия не имели, куда исчез Сергей.
— Но мы уже не можем остановиться, — сказал О’Брайен. — За последние сорок лет только одному поколению кубинцев знаком вкус независимой мысли, одна группа имеет опыт сражений на поле боя и умеет действовать в большом мире. В кубинской армии двести сорок генералов, а армия становится все меньше и меньше. Как вы думаете, куда они пойдут, что они будут делать? Это их расцвет, их единственная возможность.
— Их время бросить кости?
— Да.
— И все они заказали лобстеров.
О'Брайен одобрительно улыбнулся Аркадию и поднял свой бинокль:
— Правильно, это было голосование. Никто из них не отказался участвовать в этом.
Концерт продолжался. Золотые юбки и смуглые ноги танцовщиц мешали разглядеть почетного гостя, сидевшего в первом ряду. Его зеленая фуражка, казалось, давила на него, как митра епископа. Грубо вылепленное лицо Чанго слегка склонилось, стеклянные глаза ярко блестели в свете прожекторов. Сбоку от сцены человек в авиаторских очках наклонился, чтобы пожать чью-то руку. Эрасмо. Мрачный и усталый, механик поднял бледное лицо и посмотрел в сторону «Гавилана», хотя Аркадий знал, что яхту не видно с берега.
Еще несколько фигур выскользнули из-за последних рядов трибуны. Аркадий узнал их, накануне он видел их всех в паладаре. Первые ряды казались завороженными мельканием юбок, вкрадчивым ритмом барабанов, усиленным динамиками, разносящими эхо по всему клубу. Голова Чанго тяжело склонилась к бородатому человеку справа. «Этой стороной к противнику», — вспомнил Аркадий. Без сомнения, военная форма Команданте так плохо сидит на нем отчасти из-за бронежилета, который мог бы остановить мелкокалиберные пули, но не направленный взрыв динамита. Аркадий догадался, что заряд не содержал осколочных элементов. Они не хотели устраивать бойню, только эффективный ограниченный круг действия. А кто был большим экспертом по взрывам, чем Эрасмо?
Он повернул бинокль и обнаружил, что Офелия и Мостовой направляются в противоположную от сцены сторону. Они шли по песку к белой стене, отделявшей территорию яхт-клуба «Гавана» от соседнего пляжа. Аркадий видел, как Мостовой посмотрел на часы.
— Это «Ла Конча», бывшее казино, — сказал Мостовой. — Я считаю его одним из самых романтичных мест в Гаване. Я снимал здесь днем, снимал ночью. Здесь возникают экзотические ощущения, которые так нравятся женщинам.
Он провел рукой по колонне. При всем огромном количестве сотрудников полиции и военных, находящихся по другую сторону стены, здесь Офелия и Мостовой были совершенно одни. Теперь это здание служило общественным центром профсоюза работников сферы услуг. Но Офелия помнила, что до революции это было не просто казино, но мавританская фантазия, с черепичной крышей, минаретом, финиковыми пальмами и апельсиновыми деревьями. Офелия и русский стояли в тени длинной колоннады из подковообразных арок. То, что она последовала за Мостовым, не означало, что она ему доверяла. Несмотря на все его старания, в нем чувствовалась неестественность. Его берет был неестественным, его волосы были неестественными, и его глаза настороженно следили за всем вокруг, особенно за ней. Она не провела бы и минуты с ним, если бы он не утверждал, что знает, где Аркадий хотел с ней встретиться.