— Не могу сказать, — не понимая ещё валиного возмущения, ответил Соколов.
— Как не можете? Он мой родной Белев разрушил; может быть, именно он моего отца убил, а я сейчас для него здесь земельную реформу готовить должна? Нет, с меня хватит!
— Этак нам всем, надо рапорты подавать.
— Вы, товарищ капитан, решайте для себя, как хотите, а я уж решила совершенно твёрдо. Всё!
— Как тебе не совестно, Валя? — спокойно произнёс Савченко. — Разбушевалась, словно истеричная барышня. Стыдись! А ещё комсомолка, все фронты прошла, можно сказать, войну выиграла. Осталось нам мир закрепить, а у тебя нервов нехватает. Нам здесь надо работать, Валя. Есть на свете такое государственное слово — «надо».
По мере того, как Савченко говорил, после каждой фразы попыхивая трубкой, пыл у Вали пропадал. Она слушала, не перебивая.
— Вот всегда я так, — наконец, сказала она. — Сначала погорячусь, а потом даже самой неловко.
Наступила пауза.
— Но они же мой город сожгли! — снова воспламенилась Валя. — Можете меня не агитировать.
— А знаешь, Валя, здесь много настоящих людей, больше, чем ты думаешь.
— Не вижу я их что-то, — сказала Валя уже более миролюбивым тоном и поглядела на майора, не сердится ли он.
Но Савченко и не думал сердиться. Он уже забыл об этой небольшой стычке и внимательно рассматривал лежавшую на столе немецкую газету.
— Откуда такая взялась? — спросил он у Соколова. — В первый раз вижу.
— А это «Тагесшпигель», союзнички наши начали выпускать в Берлине. Подленькая газетка. Открыто на нас нападать они ещё стесняются, хоть им и хочется. Зато о немцах, которые в нашей зоне работают, пишут всякие гадости.
— Этого следовало ожидать, — глядя на газету, сказал Савченко. — Такого добра здесь скоро будет видимо-невидимо.
— Да, нам ещё придётся повоевать с этими органами, — в тон ему ответил Соколов, оглядываясь.
Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился высокий человек в сером спортивного покроя костюме. Он обвёл всех присутствующих необыкновенно живыми, весёлыми глазами и на секунду задержал взгляд на Соколове.
Всматриваясь в него, он как бы старался что-то припомнить. Потом обернулся к майору и сказал по-русски, но с акцентом, который явно выдавал в нём немца:
— Мне надо поговорить с дежурным по комендатуре.
— Это я, — ответил Соколов, тоже внимательно всматриваясь в посетителя.
— Вот мои документы, — протянул удостоверение вновь прибывший. — Моя фамилия — Дальгов, Макс Дальгов. Дорнау — моя родина, но пристанища у меня здесь не осталось. Я прошу разрешения на номер в отеле.
— Вот где нам пришлось встретиться, Макс! — снова поднял глаза на посетителя капитан.
— Соколов?! — радостно воскликнул Дальгов и бросился к столу. — Вот так встреча!
Валя и Савченко с недоумением смотрели на капитана. А тот, увлёкшись разговором с Дальговым, забыл обо всём на свете.
— А помнишь?.. — то и дело восклицал он. — А помнишь?..
Наконец, Валя вмешалась:
— Может быть, вы нас всё-таки познакомите, товарищ капитан? — обратилась она к Соколову.
— Извините, товарищи, это мой старый знакомый — герой войны в Испании Макс Дальгов. Мы встречались с ним в Москве.
— Очень приятно. Петрова, — протянула руку Валя.
— Рад с вами познакомиться, — в свою очередь сказал Савченко. — Вы к нам надолго, товарищ Дальгов?
— Пока на денёк, — ответил Дальгов. — После победы я работал в Гамбурге переводчиком при советской миссии по репатриации. А теперь вот получил новое назначение, и хоть не по пути, а решил всё же заехать сюда. Сегодня переночую, завтра повидаю старых друзей и опять уеду. В Берлин — там меня одно задание ждёт. Зато уж потом совсем вернусь в Дорнау. И если позволят обстоятельства, снова стану актёром. Я об этом давно мечтаю.
— Вы были актёром? — в голосе Вали прозвучало недоверие.
— Да, был. Я и в советских фильмах снимался.
— Вот откуда мне ваше лицо знакомо, — сказала Валя. — Только там вы…
— Играл эсэсовцев, — рассмеялся Дальгов, — совершенно верно. Но мне приходилось на сцене и благородных людей играть. Кстати, в Дорнау когда-то жила Эдит Гартман. Чудесная была актриса…
Соколову показалось, что в голосе Дальгова прозвучала грустная нотка.