Рассказ о том, что ради того, чтобы найти меня его корабль преодолел тысячи световых лет и сейчас несет меня сквозь звездные системы в Империю Танн, где меня уже ждет папа-Император, я сначала приняла за бред. Потом поверила. Уж очень убедителен был мой собеседник. Особенно веским аргументом в пользу того, что он говорил правду, стал чип-переводчик, который мне ввели в медицинском отсеке.
Но кем бы ни был мой биологический родитель, права отдавать приказ похитить меня у него не было. А те, кто по сути своей являлись простыми исполнителями его воли, не было права в меня стрелять. Но они сделали это, просто чтобы облегчить себе жизнь. Так что я сейчас просто восстанавливаю справедливость, если можно, так сказать.
На этом чертовом корабле даже до самых тупых дошло, что связываться со мной - себе дороже. А тот тип, что воспользовался шокером в день нашего знакомства, оказался безопасником и помощником капитана. Звали его Логер. Только имя это или фамилия, я так и не поняла. Поначалу громогласно заявлял, что я просто характер показываю. Но стоит голодной пару дней меня подержать, так сразу шелковой стану. Видимо, Гигаури увидел в его словах резон и решил воспользоваться советом. Пищевой блок встроенный в стену перестал отвечать на мои команды. Хорошо хоть воду в санитарном блоке не отключили. Она казалась почти безвкусной, как дистиллят, но альтернативы у меня все равно не было.
Кстати, офицеры корабля по очереди три раза в день пытались ввалиться в мою каюту, чтобы передать приглашение от капитана присоединиться к нему за трапезой. И встречала я их не слишком радушно.
На шестые сутки до них, видимо, дошло, что они морят голодом дочь их Императора, которая не думает становиться шелковой, но и более того, объявила им войну. И они снизошли до, скажем так, беседы. Меня попытались уговорить стать «хорошей» девочкой и выйти, чтобы не умереть с голоду. Тут уже было дело принципа. Пищевой блок они ведь так и не включили. А, значит, все еще наивно полагали, что я прогнусь и начну играть по их правилам.
От слабости меня шатало. Держаться приходилось на чистом упрямстве. Отступить я не могла. Иначе все будет зря. А мне хотелось, чтобы они поняли, а заодно и папочке моему рассказали, что со мной придется считаться. Или убить. Пока жива, я буду бороться и не отступлю ни на шаг. Сломать меня у них шанс есть, а вот сломить... ни малейшего.
Ведь если дам слабину, со мной будут обращаться хуже, чем с приблудной дворняжкой, которую непонятно кто и непонятно зачем пустил в дом. Да меня каждый второй попытается хоть как-то задеть, или того хуже - самоутвердиться за мой счет.
А я жертвой быть не хочу. И не буду, чего бы это мне не стоило. А то насмотрелась я в интернате на агнцев божьих, стремящихся подставить левую щеку после удара по правой. Во-первых, жалкое это зрелище. Во-вторых, не работает данная модель поведения. Не один садист на моей памяти не усовестился. Скорее наоборот. Чувствуя отсутствие сопротивления и свою безнаказанность, эти сволочи вообще звереют. И то, что начиналось, как забава «покажи малявке ее место», нередко заканчивается койкой в больничном крыле и шрамами, которые будут сопровождать тебя всю твою жизнь.
Агрессия ведь бывает не только физической. Вербальная порой ничем не лучше. Мои размышления прервал стук в дверь. Потом мужской голос попросил разрешения войти. Это было странно. Вестовые от капитана правилами приличия себя не обременяли и просто вламывались в мою каюту. За что и получали чем-нибудь тяжелым по голове. А тут такая перемена в политике партии. И это не могло не радовать. Пусть и минимальную долю уважения к себе и своему личному пространству, но мне удалось отвоевать.
- Не заперто. Войдите, - ответила я, удобно устроившись на единственном оставшимся в живых стуле. И даже в качестве жеста доброй воли ничего тяжелого в руки не взяла. Пусть видят. Я готова к переговорам. Но только к переговорам, а не к капитуляции. Поэтому ножка от того, что еще неделю назад было вторым стулом легло на мою постель. И схватить ее было делам двух секунд.
Дверь медленно открылась и в мою каюту вошел очень красивый мужчина. Сомнений в том, кто это у меня не возникло. У меня были его глаза. Серо-голубые с карими искорками. И такие-же черные густые волосы. И курносый нос. И даже свой упрямый подбородок я, как выяснилось, унаследовала от отца.
- Здравствуй, Марина, - сказал он немного смущенно. - Я рад тебя видеть.