Так удобнее.
Удобнее кому? Не мне, это уж точно. Майна ведь даже голоса моего не выносит, верно? Для нее лучше держать меня по ту сторону почтового сервера, когда она может делать вид, будто я какой-то работник по хозяйству, с кем приходится иметь дело ради Софии.
– Еще немного побудь, – говорю я Бекке, даже сам улавливая горечь у себя в голосе. Сглатываю ее. – Может, сделаешь Софии чаю? Ей это понравится.
Бекка мнется, а потом кивает.
– Классно.
Майна именно так бы поступила? Или же сказала бы мне, что я швыряюсь деньгами, которых у нас нет. Было время, когда Майна считала, что я поступал правильно. Теперь я все делаю плохо.
Врун.
Обманщик.
Никудышный отец.
Самое ужасное то, что она права. Я врун. Обманщик. Майна не может ненавидеть меня больше, чем я ненавижу сам себя. Она не знает, что при виде своего отражения в зеркале меня тошнит от отвращения. Как до этого дошла наша жизнь?
Батлер, наверное, уже получила счет. Она изучала бы его с маркером в руках, читая между строк. И раскрашивая крах моей карьеры.
Что мне делать? Служба в полиции отличается от большинства других профессий. Ты не работаешь какое-то время, а потом движешься дальше, как будто стоял за стойкой бара или пытался заняться розничной торговлей. Это похоже на работу учителя или врача, становящейся частью тебя. И я вот-вот всего этого лишусь.
Бывший муж, бывший отец, бывший полицейский. Хуже уже некуда.
Когда мы выходим к окраине города, София высвобождает ладошку из руки Бекки. Снова падает снег, и резиновые сапожки девочки оставляют на тротуаре крохотные следы. Она забегает за угол в двадцати метрах впереди нас, я зову ее, но София хихикает и не останавливается.
– Догоняй!
Я перехожу на бег трусцой. Вылетаю за угол – улица пуста. По тротуарам расплескана серая снежная жижа с мостовой, и я выискиваю отпечатки ног девочки.
– София!
– Спокойно, это она так в прятки играет, – раздается в нескольких метрах позади меня голос Бекки. – О, нет! – сценически-громко взывает она. – Где же наша София? – Потом улыбается мне, но я не принимаю ее игру.
– София!
Мимо проезжает автомобиль, я заглядываю в салон, вижу водителя, машинально засекаю номера и направление движения. Чтобы украсть ребенка, нужны секунды. И несколько минут, чтобы скрыться.
– София! – Я перехожу на бег. – Выходи сейчас же, это не смешно!
– Она не выйдет, если думает, что ты на нее злишься, – шипит Бекка мне в спину, после чего выводит нараспев: – Ее нигде не видно!
Я останавливаюсь так внезапно, что едва не падаю.
– Пожалуйста, не учи меня воспитывать ребенка!
Делаю полный оборот, внимательно оглядывая улицу. Где же она?
В любом полицейском расследовании, касающемся ребенка, возникает мгновение, когда размышляешь: А если бы это был мой ребенок? Как бы я поступил? Что бы чувствовал? Всего лишь мгновение: если позволишь раздумьям затянуться, никогда не выполнишь задание.
Мгновение уже растянулось на минуту.
– София! – кричу я так громко, что перехватывает горло, и мне приходится откашливаться.
– Ничего не получится, – мелодраматическим тоном произносит Бекка и вздыхает: – Придется идти домой без нее.
– Нет! – София выскакивает из-за мусорного бака на колесах и буквально врезается в Бекку. – Я здесь!
– Ой, Господи, ты пряталась! А я-то подумала, что ты растворилась в воздухе!
Кровь стучит у меня в ушах, когда я наклоняюсь, хватаю Софию за руку и притягиваю к себе.
– Больше никогда так не делай, слышишь? Что угодно могло случиться.
– Она ведь просто играла…
Я обрываю Бекку свирепым взглядом и заставляю дочь смотреть мне в лицо. Нижняя губа у нее дрожит.
– Прости, папа.
Кровь приливает к щекам, глаза начинает щипать. Сердце постепенно успокаивается. Я слегка улыбаюсь Софии. Отпускаю ее руку и поправляю шапочку.
– Ты меня напугала, Соф.
Она смотрит на меня, не отводя взгляда темных глаз так долго, будто знает все мои тайны.
– Папы не пугаются.
– Порой все пугаются, – весело отвечаю я.
Остаток пути домой София позволяет мне держать себя за руку, и я гадаю, знает ли она, как много это для меня значит. Я перехватываю взгляд Бекки, одни только ее вздернутые брови каким-то образом выдают мысль, что я перестарался. Вслух она этого, конечно же, не говорит. А вот Майна высказала бы. Вечно у тебя конец света получается. Ты всегда убежден, что случится худшее.