— Скажи еще раз, чего ты хочешь, — убрал прилипшую к щеке прядку, с нежностью погладил кончиками пальцев влажную кожу. — Но так, чтобы я поверил.
— Я хочу… — я не выдержала: повернула голову, закрыла глаза и прижалась губами к внутренней стороне его ладони. — Я хочу, чтобы ты остался. Чтобы ты был рядом.
— Значит, я буду рядом, — очень просто ответил Глеб. — Посмотри на меня.
Из-за сильного смущения я сидела, уставившись куда-то вбок и вниз, разглядывая то засохшую, липкую на вид лужу на полу, то высунувшийся из-под дивана кончик темно-серого носка. Но прямой просьбе подчинилась. Глеб улыбался, расслабленно и открыто, как в тот раз, когда мы шутили про зубастых бандитов. Только теперь еще лучше — улыбка изменила его взгляд. Раньше глаза мужчины казались холодными и спокойными, как обточенная водой галька на побережье. Теперь камень прогрело солнце. Упрямая складка между бровей, морщины на лбу, глубокие диагональные полоски, идущие от носа к губам — все, что делало его облик таким жестким и угрюмым, все это утратило контрастность и как-то сгладилось.
— Если захочешь, я всегда буду рядом. Ты мне веришь? — тихо продолжил он, не отнимая руки от моей щеки.
Я кивнула. Тогда он переместил ладонь на шею, ближе к затылку, и мягко притянул меня к себе. Как-то очень легко прижался губами, обветренными и потому немного шершавыми. Сердце пропустило положенный удар. Я закрыла глаза. Реальность отступила: исчезли стаканы с остатками коньяка, окровавленный пинцет, раздербаненная аптечка, хлопья пепла, сами стены комнаты — исчезло все на свете. Меня целовал Глеб Игнатьев. С каждой секундой все более властно, второй рукой придерживая мое лицо за подбородок. Его знакомый горьковатый вкус, а еще смесь коньяка и табака, и покалывание бороды, и запутавшиеся в моих волосах сильные пальцы, и нарастающее внутри ощущение тепла и невыразимого счастья…
Я тоже зарылась рукой в его растрепанные волосы, отросшие сзади до плеч, а другую ладонь положила на спину, ощутив сквозь мокрую ткань рубашки живое тепло. Его язык двигался все интенсивнее, поцелуй стал напористым. Я почувствовала, как под моими пальцами напряглись твердые, как полированная древесина, мышцы. Часть его жара перетекла в мое тело, словно мы были двумя сообщающимися сосудами. Моя рука скользнула под расстегнутую рубашку и принялась исследовать широкую грудную клетку, оглаживая кончиками пальцев каждый попавшийся шрам, каждый еле заметный, давно затянувшийся след от удара. Глеб, задрав мою футболку на спине, прошелся ладонью вдоль выпирающих косточек позвонка. Я не удержалась и вздрогнула. Мужчина тут же ослабил натиск.
— Только давай пока без… немного страшно, — пробормотала я, вновь пряча глаза. Глеб тихо рассмеялся и поцеловал меня в кончик носа.
— Я готов ждать хоть три года. В крайнем случае — пять. Ну уж через семь точно поставлю вопрос ребром.
Я рассмеялась в ответ. Мне так нравился его новый взгляд: будто у озера растаяла корка льда, и теперь на его поверхности пляшут солнечные блики. Прошептав его имя, я со всей возможной нежностью, на какую была способна, поцеловала колючую щеку, затем висок, прямой открытый лоб, темную полоску брови, там, где ее разделял надвое шрам… Целовала и никак не могла остановиться, а он обнимал меня крепко-крепко, и тоже целовал, беспорядочно, куда придется: шея, ключица, короткие волосы за ухом, и тоже что-то шептал, тихое, срывающееся, неразборчивое. Потом шутливо спросил, согревая дыханием ухо:
— Больше не хочешь, чтобы я ушел?
— Ни за что на свете!
И мы снова поцеловались.
— Давай-ка сделаем паузу, тебе нельзя сидеть в мокрой одежде, а то опять заболеешь, — Глеб взял мою руку и прижал пальцы к губам, на миг прикрыв глаза. — Не хочешь погреться в ванной? А я пока приберусь тут немного.
Я поняла, что и вправду хочу поваляться в горячей воде, и благодарно улыбнулась.
— Вот и умница. Нет, даже не думай, сегодня я — твое личное транспортное средство.
Против этого я тоже не возражала. Теперь находиться у Глеба на руках было еще приятнее: можно было не только прижиматься к груди щекой, но и сколько угодно целовать открытую кожу, отодвинув край расстегнутой рубашки.
— А вот это уже грязная игра, — сдавленно пробормотал босс, когда я прикоснулась языком к его ключице. — Знаешь, что я делаю с теми, кто ведет грязную игру?
Он усадил меня на бортик ванной, включил воду и принялся подкручивать кран, настраивая нужную температуру.
— Знаю. Ты берешь их к себе на работу.
— Не всегда, детка, не всегда… Сейчас схожу в твою комнату и принесу что-нибудь из одежды, — Глеб покосился на слишком большую, мужского покроя футболку, облепившую мое тело. Во взгляде появились былой холод: вспомнил про Андрея. А может, про меня и Андрея… Я стянула футболку через голову и, скомкав, отбросила в угол. Глеб улыбнулся. В карих с желтоватым отливом глазах снова заплясали смешинки.