Внезапно тёмный силуэт перемахивает через перила, приземляясь прямо передо мной.
Он.
Схватив меня, рывком приподнимает и крепко прижимает к себе, совсем как семь месяцев назад.
За исключением того, что в этот раз он закрывает рукой мой рот. Ему явно не нравится, что я кричу. Он стал еще сильнее и крепче за эти полгода.
Какова вероятность того, что всё это время он мучился сожалениями по поводу того, что отпустил меня тогда?
Его пальцы впиваются в мою плоть, сильнее прижимая к своей мощной груди.
— Я сказал, что мы просто чуток покатаемся, — рычит он. — Какую часть из сказанного ты не поняла?
Он несёт меня обратно — совсем как пещерный человек свою добычу, пока я отчаянно извиваюсь в тщетной попытке освободиться. Мужчина лишь крепче меня сжимает, возвращаясь на пятый уровень.
Со мной на руках он, не запыхавшись ни грамма — как будто я ничего не вешу — проходит через пустую парковку к моему внедорожнику, дверь которого так и распахнута, и заталкивает меня на водительское место. После чего достаёт пистолет из-за ремня своих джинсов.
О боже, у него пистолет.
— Я воспользуюсь им, если мне придётся. А теперь заводи машину.
Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться его приказу. Я в ловушке. Опять. Как, черт побери, это снова произошло?
Лампочки салона автомобиля освещают жёсткие, словно вырубленные из камня, черты мужского лица. Все эти острые линии скул и губ, наводят на мысли о гранях бриллианта. Удивительно, как в природе под немыслимым давлением рождается алмаз. Красиво, но невероятно сложно. Крепче самой крепкой стали. Это творение природы может разрезать практически всё.
А этот мужчина — самый тёмный бриллиант. Зелёные глаза полыхают тяжёлым взглядом.
Мужчина наклоняется, сокращая расстояние между нами. Я задерживаю дыхание и отодвигаюсь от него как можно дальше. Всего на мгновение мне кажется, что он собирается меня поцеловать.
— Эй, — говорит он. — Всё хорошо. — После чего тянет за ремень безопасности и пристёгивает меня.
Всего на секунду черты его каменного лица смягчаются, когда он произносит:
— Теперь я обойду машину и сяду рядом, затем мы немного прокатимся как счастливая парочка влюблённых, идёт?
Я не могу отвести взгляда от его пистолета.
— Не двигайся и делай, как я говорю, и я не наврежу тебе, идёт?
Продолжаю неотрывно смотреть на оружие, будто парализованная. Он такой большой, тёмный, и… настоящий.
— Скажи «хорошо», — его зелёные глаза гипнотизируют мои.
— Хорошо.
Мужчина поднимает руку и касается моих волос, вернее только их кончиков, накручивая пряди на пальцы.
— Твои волосы изменились.
Слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать:
— Я осветлила несколько прядей.
— Выглядит мило, — захлопнув дверь с моей стороны, мужчина обходит машину и забирается внутрь, тихо закрывая за собой дверь. — Надеюсь, твои навыки вождения улучшились с тех пор.
Несмотря на страх, я возмущена его заявлением:
— Что? У меня даже прав тогда не было! И я была посреди незнакомого тёмного леса, пытаясь бороться за свою жизнь.
В ответ он только пожимает плечами, словно это пустяки.
Я выкручиваю руль и выезжаю с этажа. Не имею понятия, куда мы направляемся, или почему мой похититель вдруг вернулся. С одной стороны, я в ужасе, всё это время я не могу перестать коситься на его пистолет. А с другой — я испытываю необъяснимую радость, словно неожиданно встретила старого друга.
Когда мы подъезжаем к выезду, он движением руки указывает на автомат для оплаты:
— Рассчитайся.
Передаёт мне деньги, и я бросаю их в отверстие для монет. Черно-белый шлагбаум поднимается. Краем глаза смотрю на женщину, принимающую оплату картами, но она занята разговором с водителем другой машины.
— Не беспокойся, — хмыкает мой пассажир. — Людям наплевать на чужое дерьмо. Им всё равно.
Конечно же, он так думает. Но он ошибается.
— Некоторым не всё равно.
— Каждый останется при своём мнении, — его голос звучит беззаботно, поза расслаблена. Можно подумать, что мы действительно обычная парочка, решившая покататься.
Он требует повернуть налево, направляя нас в сторону скоростного шоссе.
— Ты следил за мной?
— С чего ты взяла, может, я просто люблю музеи? — дурачится он. — Может, я фанат музеев, как ты.
— Я не люблю музеи, — отвечаю шёпотом.
— Тогда что же ты делала в одном из них?
— Школьный проект. Дополнительные баллы за посещение музея.
— Какая хорошая маленькая девочка, — он кивает на указатель, безмолвно показывая дорогу, — как трудолюбивый муравей.
Он сказал, что не причинит мне вреда, если я сделаю всё, что он говорит. Тем не менее, я всё равно в ужасе и напугана. Меня бьёт дрожь, но, несмотря на это, пытаюсь пошутить:
— Ты только что назвал меня муравьём?
— Разве ты не слышала о той басне? Муравей работал все лето, готовил запасы на предстоящую зиму, а стрекоза только била баклуши, валялась, где ни попадя, пела песни и жила в своё удовольствие. Затем наступила зима, вокруг стало холодно и сухо, как в чёртовой ледяной пустыне. Стрекоза замёрзла и оголодала, попросила у муравья еды, а тот ей ответил: «Летом надо было трудиться, а не херней страдать».
— Муравей не поделился с ней едой?
— Без понятия. Это конец. Стрекоза сожалеет о том, что была ленивой засранкой, но уже слишком поздно.
Я мельком взглянула на его лицо, пытаясь определить, шутит ли он.
— Ты придумал это только что, так?
— Нет. Это басня. Мы читали её в какой-то пыльной старой книжке.
— Ты и твои родители? — спрашиваю я, потому что не могу представить его с родителями. Или с книгой, хоть какой-нибудь.
В ответ он пожимает плечами:
— Просто старая книга в каком-то подвале.
Мы едем в молчании, каждый размышляет о своём.
— Думаю, что я как тот муравей. За исключением того, что я бы поделилась едой со стрекозой.
Он что-то проворчал.
— А ты, значит, стрекоза? — несёт меня дальше. — Та, кто прохлаждался, вместо того чтобы работать? Которая делает всё, что ей заблагорассудится?
— Неа, — отвечает он. — Я не стрекоза.
— Так ты тоже муравей? Думаешь о своём будущем? — снова смотрю на него. Наверное, мне должно быть страшно, но вместо этого я испытываю любопытство. — Ты бы поделился?
Он смотрит в окно на проезжающие мимо машины:
— Я ни муравей, ни стрекоза.
— Ты не можешь быть ни тем, ни другим.
— Я могу.
— Нет, ты не можешь. Ты либо планируешь и продумываешь всё наперёд, либо плюёшь на всё и ничего не делаешь.
— Может, я — это зима, приносящая настоящий ад, — говорит он. — Зима, которую никто не хочет видеть, но вот он я, сюрприз.
Я перевожу взгляд обратно на дорогу.
— Ты действительно так думаешь? — спрашиваю я мягко, потому что это неправильно, если кто-то думает так о себе.
— Просто веди машину, — рявкает он, устав от нашего разговора.
— Куда мы направляемся?
— Просто езжай вперёд.
Мы едем на север. У меня плохое предчувствие, я вдруг понимаю, что это та самая дорога. Это шоссе, на котором находится съезд к парку Муз-Хорн. Почему мы опять едем туда?
О, господи, неужели похититель хочет завершить начатое?
Может, он думал об этом и понял, что должен был утопить меня тогда. Моя нога соскальзывает с педали газа: я не могу везти себя на собственные похороны.
— Я никому ничего не рассказала, — шёпотом повторяю я слова, сказанные на парковке.
Машина сбрасывает скорость.
— Я знаю.
— Тогда почему…
— Потому что. Потому что теперь всё будет происходить так: если я говорю тебе прыгать, ты прыгаешь, если говорю вести эту сраную машину, ты, мать твою, ее ведёшь. Вот, как будет теперь.
— Как долго это продлится? — ненавижу себя за столь дрожащий голос от страха присутствия этого бандита. Ненавижу, потому что догадывалась, что он вернётся, что та ночь еще не конец.