На её страничке в Инстаграме есть видео, на котором она в широкополой панаме и крошечных оранжевых шортиках пускает мыльные пузыри на свою подругу Челси. В кадре не видно Челси — она держит телефон и уворачивается от Брук, чтобы пузыри не попали на её телефон. Брук так счастлива там, её глаза горят, отражаясь в мыльных пузырях. Руки Челси тряслись, от чего весь ролик получился смазанным, но они так искренне смеялись и визжали.
Я просматривал снова и снова эти сорок шесть секунд.
У меня нет аккаунта в Инстаграме или Фейсбуке, ни у кого из нас нет. Но есть фейковые, с которых очень легко можно отследить передвижения людей, которых нам нужно найти. И недавно я нашёл еще одно полезное свойство технологий двадцать первого века: я мог наблюдать за жизнью Брук, не находясь при этом рядом.
Стоит жаркая ночь, и я очень хочу увидеть её в тех крошечных шортах. Я настолько сильно представляю её себе — задыхающейся от смеха, и такой чертовски красивой, что у меня болит грудь.
— Что ты делаешь в данный момент?
— А что? — спрашивает она, вдруг насторожившись — я отчётливо слышу это в её голосе. А я смотрю через парк на мотыльков, нарезающих круги около уличного фонаря, как оглашенные. — Потому что я хочу знать. Вот, что!
— В кровати, — отвечает Брук нерешительно. — Читаю.
— Что на тебе надето? — нетерпеливо спрашиваю я.
Повисает долгая пауза.
— Я не знаю. Просто футболка.
— И всё?
— Почему ты спрашиваешь?
Не успев подумать, я отвечаю первое, что приходит на ум:
— Потому что ты заставляешь меня верить, что мне есть, за что бороться в этой жизни. — Эти слова рвутся из какой-то неизведанной части моей души. Не отрепетированные, и потому правдивые.
Опять пауза.
— Трусики, — шёпотом отвечает она. — Еще на мне надеты трусики.
Мой член тут же твердеет от слова «трусики», произнесённого этим невинным и нежным голосом.
— Какого цвета?
— Голубые, — голос Брук совершенно охрип. Я повернут на таком дерьме с голосами людей. В то время, как другие дети учились кататься на велосипедах, мы, мальчики в том подвале, слышали разные оттенки огрубевших голосов взрослых вокруг нас. Как, бл*дь, чертовы зашуганные кролики, чутко улавливающие любую угрозу. — Майка тоже. Это спальный комплект.
— Спальный комплект, — повторяю я, представляя девушку в крохотной пижамке.
Как будто есть особый смысл в том, чтобы иметь специальную одежду для сна. Сам я обычно просто стаскиваю майку и джинсы, бросая их возле кровати. Таким образом, могу быстро собраться в случае тревоги.
Но мне нравится, что у Брук есть специальная одежда для сна. Нравится, что она чувствует себя в безопасности.
— Какой оттенок голубого? Светлый или тёмный?
Её голос звучит задумчиво:
— Я думаю лазурный.
Лазурный? Что это вообще значит? Я не могу, бл*дь, определить — Брук стебётся сейчас надо мной или говорит серьёзно.
— Лазурный — это светлый или тёмный?
— Ох. Что-то среднее, — слова звучат застенчиво. — Цвет безоблачного неба.
Внезапно начинаю думать о её шелковистой коже. О том, как снова прижимаю Брук к ярко-красной машине, вжимаясь твёрдым стояком в девичий плоский живот. А маленькая тугая попка ёрзает по тёплому капоту. Лазурный хлопок хорошо тянется и становится синим.
— Ты знаешь, о чем я думаю, Брук?
— О чем?
— Я думаю о том, что в некоторых местах твоё белье больше не голубого цвета. Оно тёмно-синее.
— Нет, оно полностью голубое. Я имею в виду — лазурное, — учащённое дыхание выдаёт ее, — с белым кружевом.
— Прямо сейчас кое-какая часть темнее.
— Что? Ты о чем? — могу слышать намёк на улыбку в ее голосе.
— Хочешь, я докажу тебе это? — Тишина. — Положи свою руку между ног, — соблазнительным голосом говорю я, насмехаясь над ней.
— Стоун! — то, как она произносит моё имя, делает меня еще твёрже.
— Сделай это.
— Нет… Я не могу…
— Да, ты можешь. Это легко. Просто подними свою маленькую ручку — не сомневаюсь, что ноготки окрашены в нежно розовый — и опусти поверх трусиков. Потрогай себя. Вот увидишь, они уже влажные.
— Нет, — слышу вздох, и знаю, что побеждаю.
— Ладно. Смотри, как насчет чего-нибудь попроще. Для начала дотронься до резинки трусиков.
Она ничего не отвечает, но до меня доносится тихий вздох. Брук не хочет выполнять мою просьбу, но выполнит. Я заставлю её. Я знаю, что это неправильно — то, что я делаю, но говорю себе, что лучше Брук сделает это сама, нежели приду я и сделаю всё по-своему. Бл*дь, лучше её нежные пальчики вместо моих, грубых и мозолистых.
— Я не знаю, хочу ли этого.
— Ты хочешь. И знаешь, откуда я знаю?
— Нет.
— Я плохой парень, и могу сказать то, что никогда не смогут тебе сказать богатенькие мальчики. Могу почувствовать, когда чьё-то сердце бьётся как сумасшедшее, как твоё прямо сейчас. Моментально распознаю, когда кто-то лжёт, тайно желая в душе получить запретное.
Слышу тихий звук, похожий на хныканье. Я могу точно сказать, чего прямо сейчас желает эта девчонка.
— Я живу вне закона, маленькая птичка, вот, где я живу, и куда ты шагнула со мной в ту нашу первую ночь. Ты думаешь, я ничего не вижу? Но знаешь, что? Прямо сейчас ты в моей чёртовой спальне, и это моя рука нажимает на чувствительное местечко меж твоих ног. Потому что ты принадлежишь мне.
Из неё вырывается рваный выдох.
— Ты напугана?
— Я не знаю.
— Я думаю, ты знаешь. Ничего не получится, если ты будешь врать мне, в то время как я буду говорить одну лишь правду. Это так не работает, — угрожаю и давлю на неё. — Ты этого хочешь?
— Нет.
На меня накатывает облегчение. Красивая и сексуальная, Брук отталкивает подальше все свои страхи. Это будто грёбаный святой Грааль для такого ублюдка, как я.
— Теперь скажи мне. Ты напугана?
— Да.
— Это хорошо. Но пойми: тебе не нужно беспокоиться, так как, ты моя. Я получил тебя. Ты в безопасности, и ты будешь трогать себя до тех пор, пока не кончишь.
Её дыхание учащается.
— Ты когда-нибудь доводила себя до оргазма?
Тишина, затем тихое:
— Да.
— Теперь ты сделаешь это для меня.
— Но… Что насчет тебя?
Я медлю, обдумывая вопрос. Нет ни единого шанса дотронуться до себя посреди переполненного парка. Но меня больше тревожит беспокойство в её голосе. «Что насчет тебя?». Читай: «Что ты хочешь от меня? И что нас ждёт в финале?»
Конечно, для меня и девушки, вроде неё, нет никакого совместного будущего. Для меня вообще нет будущего. Я живу под перекрёстным огнём. Пока моя цель — вытащить Грейсона и уничтожить максимум подонков, которые держали нас в том подвале. И этого хватает с лихвой.
А это значит, что все, что у нас есть — это здесь и сейчас. Воображаемое прикосновение моих рук к её белой коже.
— Я в твоей комнате, — говорю твёрдым голосом. — Лежу рядом с тобой. Моя рука на твоём животе, а мои пальцы проскальзывают под резинку твоих трусиков. Ты чувствуешь меня?
Доносится едва различимый шелест ткани, от которого у меня перехватывает дыхание.
— Да.
Всего одно слово — и в моей голове вспыхивает картинка: её рука двигается в трусиках, а глаза широко открыты. Другая рука Брук сжимает телефон, как будто он её маленький грязный секрет. Я победил, и я так чертовски горд и удовлетворён, что мне уже не важен исход этой ночи. Неважно, найду тех людей или нет. Контроль Брук над моими эмоциями делает её опасной и властной.
— Теперь ниже, — говорю быстро, — полагаю, у тебя есть там волоски? Упругие завитки цветом чуть темнее твоих волос.
Ее шёпот звучит так сладко:
— О, мой Бог.
— Ты всё делаешь правильно. Может, это слишком грубо для тебя, но как же мне не терпится поместить в твою киску свой член.
Брук почти вскрикивает:
— Ты не можешь…
— Нет ничего, что я не смог бы сделать, малышка. Ты должна запомнить это, в конце концов. Твоё тело принадлежит мне. Твой разум тоже принадлежит мне. Каждая частичка тебя, даже эта розовая набухшая киска. Скользи пальцами ниже, посмотрим, насколько ты намокла.