Я сижу на своём месте и слушаю, как жертву избивают до смерти.
Желчь поднимается по моему горлу. У меня есть только несколько секунд, чтобы решить, что делать — остаться в фургоне или выскочить на улицу. Злодей запретил мне выходить. Он угрожал моей жизни, пригрозил сломать шею. Но всю мою жизнь в голове звучал голос матери — мол, не делай это, не делай то. Шестнадцать лет меня учили правилам приличия, и это заставляет меня искать наощупь ручку двери. Открыв ее, я выпрыгиваю на траву.
Я делаю всего пару шагов, прежде чем падаю на колени, и меня выворачивает наизнанку. Догадываюсь, незнакомец убьёт меня за то, что я вышла из машины. Но он так же убил бы меня, сделай я это в фургоне. Псих ненормальный. Всё происходящее ненормально.
Из меня мало что выходит. Бутылочка воды и немного клубники — все, что я съела сегодня. Несмотря на то, что мой желудок пуст, рвотные позывы терзают меня снова и снова до тех пор, пока всё внутри не начинает болеть. Только тогда я прекращаю изрыгать собственную желчь.
Я, вытирая лицо и тяжело дыша, откидываюсь на пятки, одной рукой всё ещё опираясь на бетон. Опускаю голову в попытках отдышаться. Тем временем звуки изменились. Вслед за хлюпаньем и бульканьем слышится хрип и хруст. Это была чья-то агония и конец. Моё горло опять сжимается в рвотном позыве.
Если убийца собирается покончить и со мной, я не хочу видеть, как он идёт ко мне с видом хищника. Пожалуйста, пусть он сделает это быстро. В фильмах убийцы обычно именно это обещают своим жертвам.
Я слышу шум позади фургона, затем звук закрывающейся двери. После шаги, приближающиеся ко мне.
Я задерживаю своё дыхание. Он останавливается прямо позади меня. Я остаюсь неподвижной.
— Ты никогда не видела подобного дерьма, не так ли? — спрашивает он.
Его голос такой спокойный. Меня пробивает дрожь. Как кто-то может оставаться таким спокойным после убийства человека?
— Нет, — мой голос осип.
— А что ты обычно видишь? Вечеринки и прочую херню?
В мужском голосе слышится осуждение и еще что-то. Любопытство? Я могу использовать это. Я должна использовать это, потому что это — единственное, что у меня есть. Я сижу на земле, обнимая колени руками. Моё бело-розовое платье загажено кровью и грязью. Мой мобильный телефон не в моём кармане. Если я хочу выжить, то мне нужно убедить этого убийцу отпустить меня.
Заставить его увидеть во мне личность.
— Вечеринки, — выпаливаю я. — Сегодня вечеринка в честь моего дня рождения.
В ответ тишина.
Тогда я поднимаю свой взгляд на него. Луна бросает тени на его лицо. Демон во плоти. Беспощадный. Интересно, как выгляжу я, сидящая на земле, в крови и рвоте, в грязном переулке.
— Пожалуйста, просто отпусти меня, — шепчу я. — Никто никогда не узнает об этом.
Он опускается рядом со мной и убирает прядь волос с моего лица. Его большой палец задерживается на моей щеке, поглаживая кожу мягкими движениями.
— Ты права, — говорит бандит, размышляя. — Никто не видел тебя на той парковке. Никто не знал, что я был там. И никто не должен об этом узнать.
— Что это значит? — шепчу я.
Он поднимается на ноги, судорожное дыхание вырывается из его груди. Моё сердце колотится, пока взгляд мужских глаз скользит по мне. Я понимаю, что сейчас решается моя судьба.
Никогда я не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. Я — жертва, стоящая на коленях у ног красивого и жестокого демона.
Он кивает в сторону фургона:
— Залезай.
Вторая глава
Стоун
Она должна бежать, кричать, убираться прочь от меня, но девушка не двигается. Вместо этого она, застыв изваянием, сидит на месте. Осознание, что видела сегодня слишком много, не оставляет сомнений, что я собираюсь убить её. Если бы это имело отношение только ко мне, я бы рискнул, дал бы ей шанс, но это касается и защиты моих парней.
Я не уверен, что девчонка не настучит на меня, поэтому должен убить её. У меня нет выбора. Я не могу подвергнуть опасности остальных членов банды. И не могу провалить задание. Говорю себе, что это сугубо её вина, она не должна была лезть не в своё дело, но это не помогает.
— Ты не должен это делать, — произносит девчонка.
Она знает. Слишком много.
А ведь меня заводит вид, как она стоит передо мной на коленях, вся дрожа. Мне нравится видеть ее такой, в этом милом платье, измазанном грязью и кровью.
Это про меня — грязь и кровь.
— Ты можешь просто оставить меня здесь, — дрожащим от страха голосом просит девчонка.
Я мотаю головой и повторяю:
— Залезай в машину.
Оставить её тело в подобном месте с этим ублюдком, Мэдсоном? Ну, ладно-ладно, с большей частью его тела. Нет, найти девчонку должны не так. И, определённо, ублюдок не заслуживает быть найденным рядом с кем-то, вроде неё.
Ну, и я тоже — но я-то всё ещё жив. Решаю забрать ее отсюда.
Девчонка не двигается, просто сидит, вся дрожа. Её рот в опасной близости от моего паха, что создаёт определённые трудности, кровь тут же приливает к члену.
Девчонка не замечает этого. Сидит и смотрит на меня снизу вверх, вглядывается в мои глаза, пытаясь найти отклик человечности, что-то, что даст ей надежду. Как будто глубоко внутри меня прячется большое сердце или прочая херня, так люди, вроде неё, думают про таких, как я.
Дёрнув за руку, поднимаю девушку на ноги. Она замирает, когда впечатывается в меня. Наши лица так близко, ее дыхание ощущается лёгкой щекоткой у меня на шее. Вдруг ловлю себя на мысли, что мне нравится ощущать девичью близость. Чертовски пьянящее чувство того, что девчонка в моих руках.
— Забирайся в сраный фургон, — подталкиваю ее к двери, и она, наконец, забирается внутрь. Она садится на пассажирское сиденье в своём дизайнерском платье, но не может заставить себя закрыть дверь. Типа, рука не поднимается собственноручно захлопнуть крышку своего гроба.
Да, у людей инстинкт на такое дерьмо.
Я, решив сам закрыть пассажирскую дверь, иду, но вдруг резко останавливаюсь. А ведь мне нравится, как выглядит девчонка, сидя в своём идеально-прекрасном платье — теперь изодранном и окровавленном, пятна крови и грязи идеально подходят к нему. Я сделал это с ней.
— Он мёртв?
— Попробуй угадать.
Она гулко сглатывает. Затем я делаю то, что шокирует даже меня самого — дёргаю ремень безопасности, скольжу им вдоль её тела и защёлкиваю. Характерный щелчок звучит слишком громко в окружающей нас тишине. Пристёгивать девчонку ощущается чертовски правильно. Как будто я защищаю её этим ремнём, но в то же время приковываю только для себя.
— Что ты хочешь от меня? — спрашивает испуганно.
Я заправляю прядь ей за ухо. Волосы шёлковые и такие мягкие. Меня распирает от желания остановить мгновение — то, где девчонка и я.
— Неважно, чего хочу я.
Я говорю это отчасти для себя. Нет, всё-таки я не хочу убивать ее, но она видела слишком много.
Она смотрит на меня своими глазами глубокого карего цвета. Насыщенный оттенок её волос цвета крепкого чая. Гладкая кожа ложбинки груди, словно нежнейший фарфор. Эта цыпочка вся словно хрупкая фарфоровая статуэтка. Идеальная и чистая.
Отстраняюсь и закрываю дверь. Сажусь на водительское место, чтобы нахрен убраться отсюда на юг и поскорее.
Я могу сказать по глазам и телодвижениям девчонки, что она замышляет побег. Нажатием кнопки блокирую двери. Еще один приятный звук.
Девчонка потрясённо уставилась на меня.
— Мне начинает нравиться этот служебный фургон, — дразню её.
Мне надо перестать смотреть на эту девушку. Иначе будет слишком сложно убить ее впоследствии.
Я бы не стал марать руки убийством Мэдсона, но этот ублюдок дал десятки причин, по которым заслужил свою смерть. Он не только входил в группировку, которая украла моё детство — он также являлся одним из парней, которые помогли засадить моего брата, Грейсона, за убийство полицейского в прошлом месяце.