Бронуин отошла к тому месту, где стоял ее спутник, и вынула кинжал из ножен. Со времени прибытия в Лондон она не упражнялась в метании, взволнованно вспомнила девушка, взвешивая кинжал в руке, как учил ее Вольф. Неожиданным движением кисти она послала клинок в цель, и он полетел прямо в намеченный на деревянной планке двери сучок, но вонзился на несколько дюймов ниже и левее, чем требовалось.
– Промахнулась, милая!
– Но как близко к цели!
Неумолимый Вольф повернул ее к себе лицом и встряхнул довольно грубовато.
– Достаточно близко, чтобы увидеть, как тебя будут разрывать враги на части. Ни одного мужчину не уложить наповал такой царапиной.
– Он бы истек кровью! – стояла на своем Бронуин.
– Вот как?
Вольф отпустил ее и одним сердитым движением сорвал с себя плащ и рубаху.
– Все это не помешало мне отхватить голову человеку, всадившему сюда свой нож, – проворчал он, показывая на один из своих шрамов. – А вот это не удержало меня, когда понадобилось продырявить негодяя, вонзившего свое копье мне в плечо.
– Но ведь ты не обычный человек! – Бронуин, растопырив пальцы, накрыла шрамы ладонью, пытаясь не растерять остатки решимости. – Ты никак не хочешь понять, почему я должна отомстить за смерть родителей!
– Потому что ты все еще хочешь быть сыном, которого у них не было?.. Черт побери, милая, ты ведь женщина… созданная… вот для чего?
Бронуин удивленно вскрикнула, когда Вольф привлек ее к себе и решительно впился поцелуем в губы. Одной рукой он обвил ее талию, другая легла на затылок, обхватив голову так, что невозможно было избежать безоговорочной покорности и полного подчинения. С самыми лучшими намерениями уперлась Бронуин кулаками ему в грудь, чтобы оттолкнуть того, кто в противном случае заставит ее плавиться в теплой истоме до тех пор, пока соприкосновение тел не лишит ее разума окончательно. Она собиралась воспротивиться, но… вместо этого разомкнула губы и отдалась головокружительному натиску, в котором не было пощады.
Бронуин как будто плыла в безудержном половодье чувств, искусно возбуждаемом каждым движением его руки, ласкавшем спину. Вольф все сильнее прижимал к себе девушку, пока даже дыхание не перестало разделять их.
– Вот для чего нужно использовать огонь, что горит в вас, миледи, – хрипло прошептал Вольф.
Прикосновение его бороды к ее нежной коже заставило девушку откинуть голову, и шляпа, и без того едва державшаяся на голове, упала на пол.
– Вот для чего вы созданы столь нежной и мягкой, дорогая!
Зарывшись лицом в волосы Бронуин, Вольф с обезоруживающей опытностью отыскал ее ушко, отвлекая внимание своей жертвы от руки, смело отыскавшей округлость груди под одеждой. Бронуин закрыла глаза, но огонь желания разгорался, делая, слепой ко всему, кроме кончиков пальцев ласковых рук. Когда она заставила себя поднять веки, то сквозь туман, застилавший глаза, увидела над собой лепной потолок и поняла, что уже не стоит, а лежит на постели. Вольф склонился над ней, как хищник, готовый напасть на добычу.
Кровь оглушительно шумела в ушах, но постепенно способность рассуждать вернулась к Бронуин. Она облизнула губы, будто пробуя на вкус следы поцелуев Вольфа, потом судорожно вздохнула. Какой стыд! Больше нельзя ей допускать в свое сердце эти сладостные желания!
– Останься со мной сегодня и забудь свою безумную мысль о мести, прекрасная дочь ворона. Клянусь, я добьюсь, чтоб убийца твоих родителей понес кару!
Более соблазнительных слов он не мог бы произнести. Они лишь усилили смятение, теснившееся в груди Бронуин. Если какой-то мужчина и мог бы заставить ее забыть обо всем, то только этот. Впервые она захотела быть женщиной и танцевать под дикую музыку его страсти, которую выводили пальцы Вольфа, касаясь ее кожи, пока, как ей было о том известно, таинственное завершение не переполнит их обоих.
– Больше, чем когда-либо, у меня есть причины вернуться сюда сегодня, сэр, – сказала Бронуин, собрав все силы, чтобы голос прозвучал громко и отчетливо. – Клянусь, я вернусь… после того как Ульрик Кентский будет мертв.
Яростное проклятье, вырвавшееся из уст Вольфа, испугало ее. Наемник вскочил с кровати и отошел к очагу, его ноздри гневно раздулись, взор был устремлен на огонь.
– Тогда пусть Господь сжалится над твоей душой, упрямая девчонка!
Он наклонился и подобрал с пола сброшенную ранее рубаху. Бронуин приподнялась на локте и молча смотрела, как он яростно натягивает рубаху через голову, закрывая рубцы и шрамы, испещрившие бугристые мышцы. Она робко спросила:
– Ты уходишь?
– Я ведь сказал тебе, что должен сегодня присутствовать на званом ужине.
Бронуин отвела глаза, чтобы скрыть свое огорчение.
– Но ведь ты вернешься, когда удалится Ульрик?
– Если и не вернусь, то прикажу передать тебе сообщение. Лучше всего нам сейчас попрощаться.
Сердце Бронуин сжалось. Он не видел причин возвращаться!
– Вы не верите в меня, сэр?
Вольф провел пятерней по своим волосам, спускавшимся до плеч, расправил плащ и только потом подошел к кровати.
– Я верил, милая, но понял, что ошибся. Сердце у тебя отравлено жаждой мести, а разум затуманен.
Но она останется живой и вернется к нему, в эту комнату! Бронуин вскочила с постели, в то время как ее покровитель повернулся к двери.
– Вольф, подожди!
Скрипнула резко распахнутая дверь. Бронуин колебалась, не говоря ни слова и разрываясь между желанием побежать за ним следом и обидой за свою уязвленную гордость.
Обратив к девушке лицо, искаженное усмешкой, воин насмешливо поклонился.
– Увидимся в аду, где соберутся души наемников и убийц. Наши души, миледи! – насмешливо бросил он.
Стук закрывшейся двери поверг Бронуин в пучину смятения и отчаяния. Ни один звук никогда не отзывался в ее душе такой болью и обреченностью, сходной со звоном погребальных колоколов.
ГЛАВА 8
К тому времени как паж постучался в дверь, принеся ужин, Бронуин успела досконально изучить комнату. Из-за турнира, назначенного на завтра, сигнал о тушении огней прозвучал позже – в полночь. Прошло уже несколько часов, грустно подумала Бронуин. Нескольких часов ей оказалось достаточно, чтобы пасть духом и смириться с неизбежным. Все это время она вспоминала о сладкой пытке поцелуев Вольфа и жестокости его прощальных слов.
Бронуин полагала, что такой человек, как он, наемник, не имеет понятия о чести и деньги для него важнее всего на свете. Прав тот, кто предлагает большую сумму, независимо от того, кто прав на самом деле. У короля и Ульрика Кентского были деньги и власть, но они оказались поборниками лжи и предательства.
Ее отец подавил свою гордость, покорился и убедил ее сделать то же самое ради мира. Храня свою честь, пустились они в путь к Лондону, согласившись принести клятву верности Эдуарду и принять Ульрика Кентского как владельца их наследственных земель. Ради мирной жизни она все же родила бы этому новоявленному лорду сына, англо-уэльского наследника, который стал бы впоследствии править землями Карадока.
И это было проявление храбрости, а не трусости. Они сумели с достоинством принять поражение, думая, прежде всего о благополучии своего народа. Но презренным трусливым поступком Ульрика все усилия и жертвы оказались напрасны. Как может она отказаться от мысли заставить этого подонка заплатить за предательство? Во имя всего святого, даже сам Господь не должен желать, чтобы она позволила рукам, запятнанным кровью ее родителей, прикоснуться к себе! Допустить подобное было бы просто безумием! Кто может поручиться, что Ульрик во второй раз не захочет лишить ее жизни… после свадьбы? Затруднительно ручаться за него, зная о пренебрежительном отношении к жизни и чести других людей со стороны этого человека.
«Оставить все на усмотрение короля?» – размышляла Бронуин, плотно сжав губы, казавшиеся бескровной полоской. После того как она увидела казнь – торжество справедливости, как то понимал король?! Конечно, паж ей рассказал, что король принял клятву верности Ллевелина, но при этом лишил его половины владений. Титул принца Уэльского, который Ллевелину дозволено носить, – пустой звук, как и прощение короля. Кроме того, Эдуард должен еще отпустить невесту принца – вырванную из рук Ллевелина. Если примирение состоялось, то почему Элеонора еще не возвращена жениху?