– В Карадоке прячется убийца, – объяснила Бронуин, оправившись от страха. – Вы сами это сказали, сэр. Когда вам потребуется отлучиться из дома, не оставите же вы меня одну. Дэвид мне как брат, и с ним я буду в безопасности.
Бронуин не сомневалась, что, скрипнув зубами, ее муж подавил крепкое ругательство, желваки, заходившие на сжатых скулах, выдали ярость, бушевавшую в груди. Несколько слов все же вырвались из ловушки, но были так неразборчивы из-за душившей Ульрика злобы, что ничего нельзя было понять.
– Извините, я не расслышала, милорд, – попросила повторить Бронуин, пытаясь сохранить видимость спокойствия в предвосхищении приближающегося взрыва.
– Я сказал, священник готов благословить брачное ложе.
Если бы Ульрик не поддерживал ее, то Бронуин упала бы к его ногам. Все волнения, в течение вечера, подтачивавшие ее самообладание, заставили кровь отлить от лица, а глаза – невероятно расшириться. Священник! Сообщение о Сатане произвело бы меньшее впечатление. Сейчас будет освящено брачное ложе, а потом она попадет в руки выводка женщин семейства Кент, которые уложат ее в постель, забросав, наверное, подушками. И где, интересно, будет проходить эта первая брачная ночь?
– Но ведь танцы начались всего час назад, и музыканты…
– … будут играть всю ночь напролет для гостей, но не для жениха и невесты!
– Вы еще не слышали моих поздравлений, сэр, – подал голос Дэвид за спиной Бронуин. – Я бы солгал, если б сказал, что не завидую вам, но такова жизнь. Могу ли я служить вам обоим как верный рыцарь и принести клятву преданности Карадоку?
Не обратив внимания на примирительное заявление Дэвида, Ульрик предложил Бронуин руку и решительно повел ее в зал.
– Улыбайся, любимая, иначе, клянусь, позднее я заставлю тебя пожалеть об этом.
Яркий румянец на щеках и вымученная улыбка вместе составили великолепную видимость необыкновенного счастья невесты. Глядя на высокого рыцаря, ведущего новобрачную к возвышению, где уже ждал священник – брат Ульрика в церковном облачении, – можно было подумать, что у обоих супругов голова идет кругом от счастья.
Никто не представлял себе, как тяжело было Бронуин держаться на ногах. Новобрачные поднимались по лестнице вслед за святым отцом Томасом в сопровождении родных и друзей, возжелавших присутствовать на последней в этот вечер церемонии.
В комнате, где самым постыдным образом провалилась ее попытка осуществить свои кровожадные намерения, зрители остались за порогом у открытой двери, а они с Ульриком подошли вместе со священником к большой кровати, полог которой был теперь отдернут и украшен цветами. После того как они опустились рядом с кроватью на колени, священник торжественно благословил брачное ложе, зажег курения и свечи вокруг, и кровать стала похожа на алтарь, а в комнате, как в церкви, запахло ладаном.
«А я жертва, агнец на заклание», – подумала Бронуин, когда священник закончил церемонию. Без помощи Ульрика она не поднялась бы на ноги. Когда муж оставил ее наедине с женщинами, Бронуин, держась за резной столбик кровати, со смешанным чувством облегчения и досады посмотрела на закрывшуюся за ним дверь.
Женщины разом накинулись на Бронуин, и ей показалось, что буквально за один миг она была освобождена от свадебного наряда и облачена в тонкую шелковую рубашку, поверх которой на нее набросили подходящий по цвету бледно-голубой халат. Затем леди Кент, с видом знатока наблюдавшая за ритуалом, имея богатый опыт предыдущих свадеб своих сыновей, горячо обняла невестку и запечатлела на ее щеке свой материнский поцелуй.
– Выходя замуж, девушка очень нуждается в помощи матери. Надеюсь, я смогу восполнить ее отсутствие, потому что, хоть я и родила семерых сыновей и ни одной дочери, но каждая из невесток мне как дочь.
Упоминание о матери Бронуин уже выдержать не могла. Слезы жгли ей глаза, когда она, в свою очередь, обнимала женщину и откидывалась на подушки, глядя, как все они удаляются со всякими приятными пожеланиями. Смятение рвало на части ее душу. Дверь со стуком закрылась, как бы объявляя, что невеста готова к приходу жениха. Да, ей нужна была ее мать! Нужен был и отец, чтобы противостоять рыцарю, который скоро придет к ней. Но самым ужасным в ее положении казалось то, что ей нужен был и Вольф… человек, в котором она теперь видела лишь врага.
Тошнотворно-сладкий запах курений смешивался с запахом роз, поставленных в вазу на столике у кровати. Вдруг вместо мягкой постели ей представилась каменная плита и останки родителей на ней. Спрыгнув босиком на пол, Бронуин подобрала подол и подошла к закрытому окну. В отличие от окна в ее комнате, свое окно Ульрик не приказал забить. Обрадовавшись, она распахнула створки ставен и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, надеясь, что он облегчит пульсирующую боль в висках.
На небе сияла луна, заливая Бронуин своим призрачным светом и высвечивая оставшиеся не-затоптанными после дневной толкотни пятна белого снега. Во внутреннем дворе можно было различить стражников. Они расхаживали взад-вперед на своих постах, стараясь согреться в ожидании, когда их сменят. Все вокруг говорило о силе и мощи, а Бронуин не могла унять внутреннюю дрожь, вызванную слабостью и предвосхищением опасности.
Вдали начали звонить колокола аббатства, и девушка готова была поклясться, что расслышала голоса, радостно поющие на латинском языке о мире на земле. Она стала считать. Один, два, три… Слеза потекла по щеке. Четыре, пять, шесть… Сложив руки в жесте мольбы, Бронуин смотрела на звездную ночь. Семь, восемь, девять… О мире молила она с каждым чистым и ясным звуком песнопения, пронизывавшего небо в канун Рождества. Десять, одиннадцать…
– Да ты с ума сошла, женщина!
– От постели пахнет, как от погребального костра! Мне… мне просто тошно от этой вони!
– Тогда задуй свечи! – вознегодовал Ульрик, бурное вторжение, которого разрушило благословенную тишину, окутавшую ее.
Он со стуком поставил на стол, принесенный с собой графин с вином и быстро задул все свечи, кроме одной восковой свечи. Пламя ее колыхалось от холодного воздуха, проникавшего сквозь окно, у которого каменной статуей сидела Бронуин, словно оцепенев от холода и лишившись способности чувствовать. Даже когда Ульрик приблизился к ней, она не пошевелилась. Бронуин словно вбирала в себя успокаивающее лекарство, придававшее сил перед лицом неизбежности.
– Ты холодна, как труп! – проворчал Ульрик, закрывая окно.
Он поднял ее на руки, словно заупрямившегося ребенка, и отнес на постель, куда и положил самым заботливым образом.
– Что за мысль пришла в твою непредсказуемую голову, женщина? Хотела выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть или продрогнуть до мозга костей и заболеть?
Бронуин молча позволила укутать себя, как младенца, а потом стала смотреть в небольшой очаг, где пламенели угли. Ульрик подбросил дров, и искры взметнулись вверх, улетая в трубу. Огонь ярко заполыхал.
– Вот так! – удовлетворенно произнес новобрачный.
Бронуин следила за ним взглядом, когда он наливал вино в красивый кубок.
– Мама всегда подогревала молоко и добавляла мед, чтобы унять озноб и крепко уснуть, – серьезно заметила Бронуин, садясь в постели.
Ульрик протянул ей кубок.
– Я и не думаю о крепком сне, предлагая вам вино, миледи.
Он вкрадчиво поднес кубок к ее губам. Усилием воли Бронуин заставила себя отпить глоток и взять кубок обеими руками.
– Я плохо спала прошлой ночью, когда вы и придворные так громко шумели, а сегодняшний день был вообще очень утомителен. Ей-богу, ваши братья меня замучили танцами.
Ульрик опустился на постель рядом с нею.
– И поэтому вы молились у окна? Я помешал вам закончить общение с Господом?
– Общение завершилось, и с большой сердечностью, пусть даже преждевременно, – ответила ему Бронуин, и ее щеки залил румянец. – Но не этого я искала в молитве.
– А что же?
– Я молилась о мире. – Она сделала еще глоток, не ощущая вкуса вина, более крепкого, чем то, что пила раньше. – Признаться, я так запуталась во всем! Не знаю уж, что думать, как поступать…