Он подождал, пока не стал богаче, и тогда отправился к ней с визитом. А теперь он увиделся с ней два раза в один и тот же день.
Он припоминал выражение ее лица, все его оттенки и пафос, который слышался в ее голосе. У него было мало опыта общения с женщинами. Несмотря на то, что его отец трактовал эту тему в современном вкусе, Жюльен никогда не любил ни одной женщины, – частью оттого, что у него не было времени для подобных развлечений, но главным образом вследствие своей физической и в особенности нравственной брезгливости. Женщина только миловидная надоела бы ему до смерти; ему больше могла нравиться очень умная женщина, которая была бы забавна, хотя и некрасива.
Он решил в одно мгновение, что Сара была женщиной, которую он мог бы полюбить. Он пришел к этому выводу почти бессознательно, так как, наверное, вовсе не думал о ней так много в первый месяц после того, как увидел ее в опере. Случайная встреча в Булонском лесу, где она каталась, вызывала у него беспокойное чувство лишь в течение нескольких дней. Затем внезапно, он и сам не знал, как это случилось, но он вдруг решил познакомиться с ней.
Поразмыслив, он пришел к выводу, что она моложе, чем он думал, и не такая неприступная светская дама, какой она показалась ему в парадном костюме для верховой езды. Она, конечно, принадлежала к высшему обществу, но производила такое впечатление, как будто могла, по своему выбору, признавать значение этого факта или игнорировать его. А ее благородные чувства и отношение к собственному мужу глубоко заинтересовали его. Он не мог понять их, и ему было неприятно думать об этом.
Но сегодня, после посещения оперы, он чувствовал себя особенно молодым и взволнованным и как-то сразу вся его благоустроенная жизнь показалась ему возмутительно сложной. Он не знал, куда приведет его будущее, и не старался подавить сильное возбуждение, охватившее его.
Он стоял довольно долго во дворе дома, где жил со своим отцом. Ночь была светлая, и он мог различить слегка поблескивавшие листочки растений в зеленых низких кадках и щели между старыми камнями мостовой. Легкий ветерок, пролетая и весело шевеля листьями, точно нашептывал им о свободе. Наверху в комнатах виднелся свет, на улице раздавались шаги одинокого прохожего, и где-то вдали прозвенел трамвай.
Жюльен вдруг почувствовал близость ко всем этим знакомым вещам. Над ним открылось окно, и кто-то поставил банку с нарциссами. Аромат цветов донесся к Жюльену и вывел его из задумчивости. Он вздохнул и вошел в холодную, темную прихожую.
Его отец сидел в кабинете и читал газету. Окна и двери были закрыты. Подняв глаза, он приветствовал вошедшего сына.
Жюльен тотчас же взялся за письма и набросал пару строк на лежащем тут же бюваре. Отец все время следил за ним. Покончив с письмами, Жюльен взглянул на отца и сказал:
– Не пора ли нам ложиться?
Отец встал.
– Ты ничего не хочешь выпить? – спросил он.
– Нет, благодарю.
Свет лампы прямо падал на него. Он был похож на Жюльена или, вернее, Жюльен на него: те же черты лица, тонкий прямой нос, плотный подбородок, красивый рот и такие же глаза, очень ясные и с густыми ресницами. Но Доминик Гиз носил монокль и волосы у него были серебряные, а Жюльен не носил никаких очков и его светлые густые волосы блестели. Оба, и отец и сын, производили впечатление незаурядных личностей. Жюльен был немного выше своего отца, и его глаза были темнее, и все черты были немного резче выражены у него, чем у его отца.
Старик махнул газетой, которую держал в руках, и проговорил:
– Ты это… прекрасно… э… суммировал сегодня, – сказал он.
– Тут нечего было распространяться, – откровенно ответил Жюльен, – только надо было коснуться сути дела и уйти.
– Все сложилось удачно… для тебя, – улыбнулся отец.
– Я получил предписание для дела Лабона, но узнал об этом только что. Лабон сам написал мне, – сказал Жюльен.
– Мне кажется, это самое крупное дело в нынешнем году, – заметил старик, играя моноклем.
– Да, я тоже так думаю.
– А ты ведь самый младший из адвокатов.
– Лабон сам лично просил меня… – начал Жюльен, но вдруг оборвал речь и, взяв портсигар, вынул папиросу и закурил. Отец прикоснулся к его плечу своей худой, слегка дрожащей рукой и, проговорив: «Доброй ночи», отправился в свою комнату. Щеки его чуть-чуть покраснели.
Как только он ушел, Жюльен подошел к окну и открыл его. На него пахнуло запахом нарциссов и сирени.