Дальше провал… Пустота.
Только смазанные детали остались в памяти.
Его джинсовая рубашка, которую он бросил на мои бедра.
Чьи-то шаги сбоку.
Потом появился тот врач из дорогой иномарки и сделал мне укол.
— Черт, — вырывается из груди.
Я провожу пальцами по рукам, ища место укола.
Меня пугает, что мне что-то вкололи, и сделали это без спроса и без знакомства с моей медицинской картой. Хотя, скорее всего, в шприце было успокоительное, чтобы я заснула поскорее и перестала истерить. Я точно была не в себе, меня впервые довели до эмоционального срыва, я даже не могу припомнить до конца вчерашний вечер.
Но сейчас мне легче. Я обвожу взглядом спальню и замечаю новые вещи: мне принесли две вазы с чайными розами, которые источают приятный сладковатый запах, четыре торшера, которые поставлены в каждый угол комнаты и были включены всю ночь, и дюжину пакетов, которыми завален угловой диван у окна.
— Какой-то сумасшедший дом, — произношу вслух, не веря, что вижу перед собой гору оранжевых пакетов из главного модного магазина страны.
Их вертолетом сюда что ли доставили?
И зачем?
Я не составила список, о котором говорила Марина, но вещи все равно привезли.
— Грубый. Злой. Одичавший. И привыкший решать проблемы деньгами.
Я встаю с кровати и со стоном понимаю, что до сих пор закутана в рубашку Хозяина.
Вот и доброе утро!
Как тут не завестись прямо с утра? Я нетерпеливо срываю джинсовку с плеч и уже хочу закинуть ее в дальний угол, как замечаю странную вещь. Правая сторона рубашки имеет подкладку из жесткого материала. Весь правый рукав и половинка спины прошита второй тканью, которая выглядит то ли как корсет, то ли как защита.
Я сжимаю рубашку в руках и не могу понять, почему так. Зачем это вообще нужно? И почему только одна сторона?
— Саша, — Марина зовет меня тихим голосом прежде, чем войти.
— Да, Марина. Можете войти.
Я заранее знаю, что увижу ее виноватый взгляд и поджатые губы. Домработница — островок адекватности в этом доме, она говорит спокойным голосом, смотрит как нормальный человек и, если честно, помогает мне сохранить рассудок.
Она входит с подносом, повторяя ритуал прошлого утра, и выдавливает из себя улыбку.
— Только не спрашиваете, как я спала, — качаю головой, прикрывая глаза на мгновение. — Тем более это был не сон, а забытье. Я помню, что мне сделали укол.
— Мне очень жаль. У вас была истерика, и врач посчитал необходимым…, — она сбивается, ведь ей самой становится тошно от своего официального тона. — Саша, Когсворта накажут.
— Дадут десять розг? — я не могу подавить усмешку. — Или как тут принято?
— Хозяин разберется. Я не лезу в эти дела, но он не спустит Когсворту его ужасную выходку.
— Очень обнадеживающе, — я перевожу взгляд на рубашку, которую до сих пор держу в руках, и протягиваю ее Марине. — Для чего здесь подкладка?
Марина замирает посреди комнаты, разглядывая вещь в моих ладонях. Она все же ставит поднос на край кровати, после чего подходит ко мне и вытягивает рубашку из моих рук.
— Он отдал вам ее?
— Да. Только сперва порвал мою майку.
Я выворачиваю нужный край и показываю Марине подкладку, хотя по ее глазам отчетливо видно, что для нее это не открытие. Она знает об этой детали и далеко не первый день
— У него все такие, — говорит она тише. — Специально шили в одном ателье, я делала заказ у проверенных людей, чтобы никто не узнал. Привезла сразу двадцать штук. Они все джинсовые и трех цветов — черные, синие и темно-серые.
— Марина, вы уходите от ответа.
— Я его сестра, — неожиданно произносит она, вздрагивая от собственного признания.
— Что?
— Родная, — добавляет она.
— Но вы не выглядите как хозяйка. Наоборот, вы держитесь, как прислуга.
— По-другому никак, мы много ругались с ним из-за этого. Он не терпит, когда ему лезут в душу. Поэтому я привыкла держаться отстраненно, почти как чужой человек, только чтобы быть рядом.
Она проводит ладонями по лицу, успокаивая кожу.
— Я не могу помочь ему, как бы не пыталась… Он не позволяет, он упрямый и привык быть всегда сильным. Скорее, умрет в одиночестве, чем кому-нибудь покажет свою слабость. Даже если не виноват в ней. Он отдалился ото всех после той беды и никуда не выходит. Но он же еще молод, он же… Саша, помогите ему.
— Я?
— Да, вы, — она снова кивает и сжимает мои пальцы сквозь джинсовую рубашку. — Вы разговаривали с ним и не один раз. Такого давно не было, это как чудо.