Холод и свежий воздух показались уже настолько непривычными, что Эдвард почувствовал себя переместившимся между мирами.
«Мечтать не вредно», - буркнул он в ответ на это ощущение.
Что-что, но возвращение в мир ардов случится нескоро. Уж больно изворотливым оказался Майер-слизняк.
Округу заполонила чернота. Виднелись лишь одинокие огоньки - лампы, горевшие на соседних кораблях, и тусклый свет, доносившийся от Галлена.
Лодка, крепко привязанная к правому борту, дожидалась Эдварда.
Он улыбнулся ей, а сердце замерло.
- Ну здравствуй, моя красавица, - пролепетал Блейн тихо, подходя к ней и постукивая пальцами по влажному просоленному корпусу.
Эдвард осмотрелся по сторонам. Никого. Он перелез через борт и встал посередине висящей лодки. Замер, как нашкодивший ребенок, что ожидает строгий выговор... Но не появилось никого, кто сыграл бы роль воспитателя.
- Вот и ладно, вот и отлично, - шепнул он, доставая нож и поднося острие к одной из веревок.
Под весом лодки веревка натянулась и казалась чуть ли не стальной. Блейн стиснул зубы так сильно, что по лицу прошла ноющая боль, и крепко вцепился в рукоятку. Он не перерезал веревку, а почти что пилил ее...
Но вот целых нитей осталось всего ничего, послышался стон и скрежет, и... Судьба решила напомнить Эдварду, почему из него не вышел бы мореплаватель.
Нос лодки, освободившийся от крепления, повалился вниз, и Блейн вместе с ним. Чудом он ухватился за одно из сидений и удержал нож в руках.
Нос оглушительно ударился о воду, брызги подались вверх, соль попала в глаза и защипала их.
«Черт! Идиот! Какой же ты идиот!», - выругался про себя Эдвард, оперся о самую ближнюю к корме скамью ногами и в таком шатком положении принялся быстро перерезать вторую веревку.
- Эй ты слышал? - раздалось с палубы.
«Че-ерт. Блейн, ты идиот. Ты последний идиот», - зачертыхался он, перерезая проклятый трос с немыслимой скоростью.
Он поддался, и корма упала на воду вслед за носом.
- Это лодка! - послышался новый возглас.
«Да, черт побери, это лодка!», - мысленно подтвердил Эдвард и, недолго думая, перевалился за ее борт. От ледяной воды свело мышцы, и если бы его сердце не билось в груди с такой немыслимой скоростью и не прогоняло по телу кипящую кровь - Блейн сразу пошел бы ко дну.
Но он схватился рукой за край лодки, подогнул голову, прячась за корпусом, и притих.
На волную гладь упало желтое световое пятно. Кто-то разогнал ночную тьму лампой.
- Сорвалась. Какой идиот ее закреплял? А кто проверял тросы? - после объективно недолгого, но по меркам Эдварда, затянувшегося на вечность, мгновения выговорил голос одного из моряков.
- Не знаю, - последовал ответ другого.
- Не знаю, - передразнил его писклявым голосом первый, - и что делать? Доставать надо.
- Тебе надо?! Да завтра о ней никто и не вспомнит!
- И где только понабирали таких бездарей, как ты?
- Ну простите меня, господин профессионал. Я в воду за этой дырявой посудиной лезть не буду. Тебе надо - ты и лезь. А я ничего не видел.
На секунду все затихло, потом раздалось негромкое: «Ленивые ублюдки», - а затем световое пятно исчезло.
Эдвард выдохнул с облегчением. Его рука занемела, одежда начала казаться ужасно тяжелой. Кое-как он взобрался обратно в лодку, и отвратная мелкая дрожь прошла по телу. Как же холодно...
Он обхватил самого себя руками, но какой в этом смысл, если одежда насквозь промокла в ледяной воде? Эдвард со злостью и отчаянием посмотрел на виднеющийся вдали форт Галлен, затем - на весла, которыми еще предстояло грести.
«Такого противника, как я, любой пожелает. Вон, как стараюсь для треклятого Майера! - подумал он сердито, - лишь бы Софирец не подвел. Знать бы еще, кто этот Софирец...».
Глава 28 - 1
В Оплоте действовала давняя традиция: когда прибывал гость, арды и д’арды собирались в главном зале крепости, чтобы отпраздновать его приезд веселым пиром. И обычно за сбором всех за одним столом вопрос не вставал. Кто откажется от праздника в дружеской компании?
Как выяснилось, откажутся многие, если роль гостя отведена Хельге, хозяйке Прибрежной крепости.
Многие д’арды прошли через нее, прежде чем попали в Оплот. Остальные были наслышаны. Люди единодушно решили держаться от ардессы подальше, словно та болела какой-то жуткой хворью.
Впрочем... Некоторые говорят, что безумие заразно.
В зале удалось собрать десяток, может, чуточку больше гостей. В основном, это были самые приближенные к хозяину Оплота люди, которым совестно отказывать высшему арду.
Лица у них всех приобрели невероятно хмурое выражение. Гости словно бы готовились к казни, а не ждали начало пира.
- Только посмотрите на них, какие кислые рожи! - Хельга не спешила заходить в главный зал, оправдав это тем, что хочет войти с Хенром, единственным равным ей по статусу. Она ждала в коридоре и наблюдала за гостями, медленно проходящими внутрь, - они должны в ногах у вас ползать в благодарность за такую большую честь. Сидеть за одним столом с ардами... Человечешки в Оплоте слишком избалованы!
Гуннар и Ларс, встретившие Хельгу в порту, а затем отведшие ее сюда, к залу, хмуро переглянулись. Даже младшему из братьев, не знавшему все темные стороны гостьи, не по душе было происходящее. Она приехала без предупреждения, привезла сюда толпу рабынь и груду вещей, будто собралась поселиться в Оплоте навсегда, и уже на пристани начала жаловаться на местные порядки и чрезмерную распущенность «человечешек».
«Она вообще помнит, что моя мать - человек?», - думал Ларс раздраженно.
Гуннар с мыслями брата был солидарен, но в его случае на раздражение наслаивался еще и страх. Он чувствовал, что Хельга не в себе. Что-то случилось. Что-то в ее больном разуме окончательно надорвалось. Глаза у нее горели, как у бешеной собаки, она к месту и не к месту смеялась, и всегда с какой-то особой злобой.
Ко всему прочему ее внешний вид... Она выглядела странно. Черное платье в пол, строгое и мрачное, словно бы траурное, но с огромным, почти до бедра, вырезом. Под ним - высокие кожаные сапоги, подходящие, скорее, для поля битвы, чем для дружеского визита. Да еще и старинный кинжал висел в кожаных ножнах на ремне, туго затянутом на талии.
Этот кинжал Гун подарил Хельге, давным-давно, в те времена, когда они ходили вместе по морю и искали приключения.
По ее образу и не скажешь точно, для чего она приехала: чтобы похоронить кого-то или чтобы кого-то прикончить. Гуннар опасался, что бывшая возлюбленная могла бы совместить эти два варианта.
Но по чью душу явилась хозяйка Прибрежной крепости? По его? Ведь это он в прошлый раз окончательно порвал с ней...
Гун никогда бы не подумал, что однажды будет умолять предков, чтобы безумие Хельги устремилось на него. Ведь если она приехала не за ним... То за Бианкой.
Предки... Она точно приехала за Бианкой!
Гнев окатывал его горячими волнами, и с каждый разом волна становилась все сильнее. Гуннар с отчаянием ловил себя на мысли, что приносит Бии сплошные несчастья. Пока она рядом с ним - она в опасности. Но... Как же ему страшно было представить мир, в котором ее не будет рядом. Как же ему не хотелось оказаться в этом мире!
«Нужно делать, а не бояться. Нужно создавать свой собственный мир и задавать в нем свои собственные правила», - решил он, крепко стискивая зубы и сжимая, словно перед боем, кулаки.
Разобраться с Майером? Он разберется. Покончить с Хельгой? Он и глазом не моргнет. Присмирить Триш и Ларса? Легко. Заслужить прощение и расположение Бианки? Он готов свернуть горы!
Предки... Ведь он... Он действительно готов. Готов пойти на что угодно. С Гуннаром такого никогда не случалось. Рядом с ней он чувствовал себя бессильным, но ради нее он становился всесильным.
Все это время, все эти долгие годы, единственным смыслом в его жизни была месть за смерть сестры. А сейчас вся та злость, весь тот гнев медленно, но безостановочно выкачивали из него, точнее, его вытесняло другое чувство, теплое, яркое, светлое. Самое прекрасное чувство на свете...