Села и положила голову на руки.
На душе было погано и тоскливо. Хотелось плакать — очень хотелось. Больше не хотелось ничего: ни печь коврижку, ни идти благодарить Рейлана за стенку, ни видеть никого…
Почувствовала легкое прикосновение к ноге, нагнулась и втащила на колени Бобби. Обняла мягкое плотненькое тело, услышала знакомое мурлыканье и сказала:
— Хорошая киса! Не бойся, я тебя не отдам! И никого из вас не отдам!
Он вывертывался, пытался встать на задние лапы и понюхать лицо, положить на плечо голову — сочувствовал. Потом на колени втиснулся еще и Купон, начал тереться пушистыми щечками — Грейс обняла и его тоже, шепча:
— Кисы вы мои, кисы…
Стоило Грейс войти, как Рейлан сразу понял, что настроение у нее — хуже некуда. О причине нетрудно было догадаться.
— Ну, как ты? — поинтересовалась она и привычно потрогала его лоб. В другой руке у нее был бутерброд с сыром. — На, съешь пока. Извини, ужин еще не готов.
— Спасибо. Вроде температуры нет.
Чувствовал он себя действительно вполне сносно.
— Да, вроде нет… Спасибо тебе за стенку, завтра можно будет красить, — сказала она куда-то в сторону, вымученно улыбнувшись.
— Пожалуйста. Я тебе еще в туалете бачок починил, чтобы не текло.
— Спасибо… Ладно, пойду я ужин готовить. Тебе пюре или печеную картошку? Сегодня отбивные… телячьи, с соусом.
— Картошку. — В тюрьме пюре давали чуть ли не каждый день, хотя Рейлан не сомневался, что у Грейс оно было бы куда вкуснее. — Не торопись, посиди немного со мной, — взял ее за руку, холодную и чуть влажную.
— Ты слышал все, что она говорила? — все так же глядя в сторону, спросила Грейс.
— Да. И хочу тебе сказать… Ты очень хороший человек, Грейси. И никого не слушай, оставайся такой, какая ты есть.
Взгляд ее, казалось, стал еще более угрюмым; она вздохнула и, не ответив ни слова, шагнула к двери.
Прошло минут десять, прежде чем Рейлан решился выйти из чулана и осторожно подобраться к кухонной двери. Увидев его, Грейс не удивилась, сказала только:
— Чего ты вылез? В окно увидят! — но сказала как-то устало и «без души».
— Тут, в коридоре, окна нет. А на кухню я не пойду.
— Ну почему меня никто не может оставить в покое?!
Рейлан предпочел счесть этот вопрос риторическим и не содержащим в себе прямого намека на его персону.
— Я у тебя там книжку взял почитать. Хайнлайна…
Она молча пожала плечами.
— И еще я на чердаке немного покопался и нашел там сундук с мужскими вещами. Выложил сверху рубашку, джинсы и носки — посмотри потом, можно мне это взять?
— Да хоть весь чердак забирай!
— Учти — у тебя там ценные вещи есть, — усмехнулся он.
— Какие еще?
— Ну, сундуки, например. Там есть один с медными оковками — я такой видел в магазине, за него долларов четыреста просили. А твой красивее.
— Ты что, еще и в антиквариате разбираешься?!
Сарказма, прозвучавшего в этом вопросе, Рейлан решил «не заметить».
— Это называется «винтаж» — вещи сороковых-пятидесятых годов, лампы там всякие, сундуки, посуда. Они сейчас в моде…
Его слова повисли в воздухе — Грейс, опустив голову, резала овощи для салата. Дорезала, ссыпала в миску — и обернулась.
— Беленький, красивый, да? Слышал, что она говорила?
Рейлан кивнул — слова ее дышали такой яростью, что лучше было помолчать, чтобы не ляпнуть что-нибудь не то.
— И то верно — отличный экземпляр ангоры, хоть сейчас на выставку! Вайти! — она щелкнула пальцами — белоснежный кот, мяукнув, взлетел на полку и гордо прошелся взад-вперед, выпятив грудь и картинно изогнув пышный хвост. — Хорош, да?!
— Красивый… — осторожно подтвердил Рейлан.
— Да… Видел бы ты его в позапрошлом году, когда я его на помойке нашла!
— Ангорского?!
— Представь себе! Бабушка у меня тогда в больнице, в Пуэбло лежала — и я к ней ездила. Там, около больницы, и подобрала Вайти. Скорее всего, купил себе кто-то дорогостоящую игрушку, а когда игрушка «испортилась», лишай где-то подцепила — взял и выкинул. На помойку. Вот он и бегал, людям под ноги совался — думал, наверное, что потерялся. Зрелище, конечно, было страшное, все от него шарахались: мордочка в лысинах, уши совсем голые, хвост ободранный… я и сама в первый момент подумала, что это какая-то белая крыса.
— А потом взяла?
— А потом взяла… Он бы не выжил — он домашний совсем и глупенький, — в голосе Грейс прозвучала неподдельная нежность. Она протянула руку — белый кот тут же перебрался на ее плечо и попытался устроиться там, как пушистая горжетка. — Нет, миленький, нет. Мне надо обед готовить, — спустила его вниз и сунула ему кусочек сыра.