— Скажи мне, — шепчет Стоун мне на ухо. — Просто, бл*дь, скажи.
Я хочу, правда, хочу сказать ему, чтобы избавить от боли. Но что насчет меня? Неужели он не понимает, что это разобьёт мне сердце? Я умру изнутри, если найду своего отца мёртвого и измученного, зная, что могла предотвратить это. А может, он знает, но ему все равно? Я просто невинная жертва, сопутствующий ущерб на его пути?
— Поклянись, что ты не убьёшь его. Поклянись, что не навредишь ему.
До меня доносится жёсткий, режущий смех.
— Я собираюсь вырвать ему яйца и скормить их ему же.
Я трясу головой, захлёбываясь слезами:
— Тогда я не скажу.
Костяшки пальцев царапают мне кожу. Стоун задушит меня? Лишит воздуха и тем самым убьёт тем же способом, как когда-то собирался лишить меня дыхания в реке?
— Ты действительно хочешь сыграть в эту игру?
— Это не игра, Стоун.
— Вот именно, — рявкает он. — Там дети, Брук. Дети в гребаном подвале.
— Тогда позволь детективу найти их. Он спасёт детей, а Смотрителя осудят по закону. Если тебя заботят лишь дети, тогда согласись. Я скажу тебе сразу, как только ты пообещаешь не убивать его. Именно так ты поможешь тем детям, Стоун.
Он изучает меня, пока на его переносице залегает глубокая морщина между нахмуренными бровями. Я предлагаю ему справедливость, в то время как он желает только мести. Скорее всего, нам суждено было оказаться здесь. Может, вот он, наш конец.
Рука Стоуна крепко удерживает моё горло. Недостаточно сильно, чтобы лишить воздуха, но достаточно для того, чтобы я начала задыхаться. В нем так много силы, что он может убить меня или же переломить шею, не задумываясь. С каждым вздохом мне становится все труднее дышать.
— Никакой сделки, — говорит Стоун, наконец, и в его голосе звучит сожаление. Он сожалеет о том, что приходится причинять мне боль? Или о том, что мне суждено умереть?
И тогда я сдаюсь. Я так устала бороться, устала жить в страхе.
— Потому что ты выбираешь детей, — говорю я в ярости. — Потому что ты тот, кто ты есть.
— Да.
— Как же ты ошибаешься. Ты думаешь, что должен пожертвовать своей человечностью, чтобы спасти их, но ты ошибаешься.
— Человечностью? Ты вообще понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Другой мужчина, может, только бы и делал, что мечтал погрузиться в твою киску снова. Желал бы снова оттрахать твой сладкий ротик, но все, чего жажду я, так это пролитие крови. Я потерял свою человечность давным-давно, малышка.
— Ты не прав. Слишком поздно закрываться от меня, потому что я видела тебя настоящего. Ты хороший человек с добрым сердцем.
Он фыркает, пока его челюсть ходит из стороны в сторону, а взгляд жёстких глаз направлен куда-то вдаль.
— Я увидела это в реке в ночь нашей первой встречи, — продолжаю я. — Каждый раз, когда мы были вместе, я видела это снова и снова. Я разглядела это в крошечной птичке, которую ты мне подарил.
— Сломанный кусок дерьма.
— Не для меня. Я люблю ее. — В глазах Стоуна видна боль, но я не замолкаю. Я не хочу. — Я люблю тебя.
— Прекрати.
Я прикасаюсь к его руке, по-прежнему сжимающей мою шею. Вместо того чтобы убрать ее прочь, я прижимаю ее еще ближе. Сначала одной рукой, затем двумя я со всей силы вжимаю его пальцы в горло, перекрыв себе всякий доступ к воздуху. Спустя, казалось бы, вечность, пред глазами начинают плясать черные точки, пока мои лёгкие горят огнём. Стоун прав: это не игра. На кону стоят жизни людей, и я скорее откажусь от своей, чем поставлю под угрозу папину.
Не знаю, как долго мы так стоим, прежде чем тьма заволакивает мой взгляд.
— Черт, — я слышу, как Стоун отчаянно шепчет. — Черт, черт, черт!
Я отчаянно вдыхаю воздух, когда хватка на моей шее исчезает. Горло и лёгкие жжёт, пока я со слезами на глазах пытаюсь откашляться и вернуть себе способность дышать.
— Бл*дь, детка. — Пальцы мягкими движениями убирают волосы с моего лица. Мягкие, нежные губы целуют меня в щеки, лоб, а затем и в подбородок. Он осыпает меня поцелуями, пока моё тело сотрясает дрожь.
— Черт, — шепчет он между поцелуями. — Мне жаль.
Его рот обрушивается на мои губы, пожирая меня как изголодавшийся пещерный человек.
Моё тело воспламеняется. Я сгребаю в кулаки его фланелевую рубашку, притягивая ближе к себе. Я цепляюсь за него, как за море во время бури, желая успокоить свою душу, осознавая, что оно утопит меня в конце.
Слезы не исчезают, когда мы отчаянно хватаемся друг за друга в попытке излечиться от всех невзгод разом. Их становится еще больше. Они стекают мне на губы, и Стоун слизывает их, отчего я чувствую солоноватый привкус собственного страха и горечи.