- Да ты у нас еще и врачиха ко всем прочим талантам?
- Опыт, Кахрабат, хоть и не радостный, а вынужденный, можно сказать. Надо бабуле чего-нибудь слабительного дать или бураком отварным покормить, тогда ей еще легче станет. Дней десять повозимся, и все будет хорошо.
Часть 14
Кахрабат недолго посидела у изголовья бабушки и, когда увидела, что старушка уснула и дышит довольно ровно, ушла к своим детям, а Изабелла, выключив свет, перебралась на свою подстилку и открыла слуховое окошко.
- С бабулей плохо. Сердце. Мы с Кахрабат, что могли, сделали, - сообщила Иза ее внуку.
- Ты уверена? - с тревогой в голосе спросил Марат. - Может, мне в больницу сбегать? Здесь близко, в начале улицы. Медсестру приведу.
- Она уснула. Будем присматривать. Пока, я думаю, не надо медсестру. Дышит она ровно и спит спокойно. Бледная, конечно, но не очень. Правда свет я выключила, оставила только ночник.
- Ну, пока ты с ней, я о бабушке не беспокоюсь. Старенькая она уже, конечно, но хочется, чтобы пожила еще.
- Поживет. Не волнуйся. Свежего воздуха ей не хватает. Ее бы на балкон выводить утром и вечером по прохладе.
- Я скажу женщинам и отцу, что надо лучше заботиться о нане. А ты, Изабелла, не забыла, о чем я просил тебя подумать?
Иза молчала, отвечать ему сейчас она не могла. Нет, вся решимость, вся ее уверенность вовсе не улетучилась, но сильно убавилась из-за возникших препятствий в виде больной старушки и постиранного платья. Но и без них Иза поняла, что решимость ее стала при приближении ночи убывать с катастрофической скоростью.
Молча, Иза смотрела в глаза Марата. Они были черны и манили своей глубиной. Ей хотелось прижаться к его груди, уткнуться в нее, узнать и запомнить его запах, поцеловать его в щеку, такую смуглую и упругую отсюда, с высоты их заветного окошка.
- Ты хоть один ответ приготовила? Почему ты молчишь, Изабелла? Скажи же, наконец, что ты решила? Ты веришь мне? Веришь, что я люблю тебя, а не жалею? Хотя ведь я и жалею тебя тоже. - Марат замолчал, задумавшись, и вскоре продолжил рассуждать, будто и не прерывался. - Что с этим сделаешь? Но и люблю очень. Очень хочу, чтобы ты была рядом, близко. Приходи. Хочу обнять тебя, поцеловать твои пальчики, губы твои, ушки, шейку, волосы твои кудряшками. Если ты тоже хочешь этого, иди ко мне, а не то я приду к тебе наверх, и тогда меня убьют и будут правы - с нашими законами не пошутишь. Ведь не было призыва о помощи, нет пожара, кроме пожара в моей груди, ничего не случилось, значит, мое появление на женской половине будет преступлением, грехом. И разбираться не будут - накажут. Отвечай быстро, не тяни: ты хочешь ко мне?
- Хочу.
- Ну, так иди же, иди, - Марат перешел на вкрадчивый полушепот.
Легко сказать! Платье Изабеллы висело на балконе третьего этажа дома, и было еще мокрым, несмотря на теплую летнюю ночь. К утру оно, конечно, высохнет, но сейчас, сейчас что ей надеть? Не идти к любимому в этом безобразном Кахрабаткином балахоне?
И как она могла подумать, что Кахрабат хорошо к ней относится, как могла рассчитывать на что-то красивое? Ведь она рабыня в глазах каждого в этом доме.
Ну, нет, только не в глазах Марата! Марат ее любит, и она верит ему, верит безоглядно. Что же ей надеть сейчас?
А может, все-таки нарядиться в Кахрабаткин балахон? Ведь в этом балахоне жуткий Сараби ее не тронет, она его в таком уродливом наряде точно не привлечет. Интересно только, где он собирался на нее напасть? Не придет же на женскую половину, ведь Марат говорит, что у них с этим строго? На всякий случай надо отсюда исчезнуть, ведь «чем черт не шутит, когда Бог спит», как гласит одна из маминых поговорок.
Изабелла осмотрелась вокруг, чтобы придумать, что надеть. Она уже хотела было снимать штору с окна, чтобы в нее завернуться, как индианка в сари, но взгляд ее невольно удерживался на белом, светящемся в свете ночника, пятне среди ковров на стене. Это на приоткрытой дверце встроенного стенного шкафа висела бабушкина дагестанская шаль из тончайшего белого шелка с длинной бахромой.
Изабелла, недолго думая, завернулась в нее, связав шелковую бахрому на груди, чтобы шаль не спадала с плеч, и отворила дверь в коридор.
Уже все спали. Коридор и лестница, ведущая вниз, были безлюдны. Изабелла и днем-то никогда не встречала здесь взрослых людей, только иногда пробегали мимо дети. Пока Наби был в отъезде, Кахрабат жила на женской половине дома. Тут женщины и дети были в относительной безопасности, охраняемые вековыми горскими традициями от сплетен, от посягательств чужих и своих мужчин.