Патимат с Сараби и их дети занимали второй этаж вместе с Маратом. Джамал со своей женой Барият располагались на первом этаже дома. Всем хватало места, всем было удобно, хорошо и сытно в новом, красивом и благоустроенном по меркам Дагестана доме. Но они были полноправными его жильцами, его хозяевами, а Иза была здесь бесправной, хоть и добровольной рабыней-заложницей. Конечно, относились к ней неплохо, но забывать о ее статусе здесь ни на минуту не давали. Вот ведь даже Кахрабат, с которой, казалось, сложились у нее вполне дружеские отношения, всучила ей для перемены не платье даже, а тряпье и рухлядь. Только Марат окутывал ее ласковыми словами, уменьшая страх и тревогу.
Когда Изабелла дошла до последних ступеней лестницы, она увидела, что Марат ждет ее в темноте, опершись на перила.
Он вначале не понял, что за белоснежное одеяние на Изе, но когда обнял и поцеловал, прижимая к себе трепещущие полуобнаженные плечи Изы, то разобрался, что вместо платья она обернута бабушкиной шалью.
- Ты специально так оделась, чтобы своим нарядом искусить меня, как ветхозаветная Ева соблазнила запретным яблоком Адама?
- О, нет, я далека от такого коварства. Просто свое единственное платье я постирала и повесила на балконе, а то, что мне дала Кахрабат, чтобы переодеться, так безобразно и так изношено, такое облинялое и бесформенное, что надеть его я не решилась, чтобы не показаться тебе в нем уродиной. Ведь ты не осудишь меня за то, что я захотела быть для тебя красивой и чистой, как эта белая шаль? Да и бабушка, думаю, не стала бы возражать, если бы не спала, поняла бы, что я для тебя в ее шаль нарядилась. Или ты считаешь, что мне лучше уйти?
- Нет, нет, останься! - с жаром воскликнул Марат, горячо целуя ее губы, лицо, шею, плечи. - Прошу тебя! Давай скорей зайдем в мою комнату, чтобы никто нас не услышал. Я так мечтал все эти дни и ночи иметь возможность прикоснуться к тебе! Ведь я так люблю тебя, неужели ты не видишь, не чувствуешь?
Изабелла не могла не верить его словам, ведь ей так этого хотелось! Она не могла поверить, что он не замечает ее физических недостатков, что он любит ее такую, как есть. А вдруг судьба сжалилась над ней и за все ее несчастья, за искалеченные болезнью ноги послала в подарок этого красивого молодого студента? И даже, если его слова о любви - обман, она верит им всем сердцем, потому что хочет верить. Их ей не говорил никто и никогда никто не целовал ее губы с нежной влюбленностью и упоительной юношеской пылкой страстью.
- Хорошо, пойдем.
Изабелла вложила свою руку в руку Марата, и, придерживая сползающую шаль, пошла за ним в его комнату. Комната Марата, не раз изученная ею сверху через отверстие в потолке, отсюда показалась ей, если и знакомой, то все равно несколько иной, непривычной. Она освещалась только маленьким ночником на стене и этот ночник Иза еще ни разу не видела.
Ночник был в виде парусника из хрусталя. Свет проникал в комнату сквозь крошечные иллюминаторы кораблика и отражался в его хрустальных парусах, а весла свисали вниз хрустальными сосульками, отбрасывая блики света на стену.
Изабелле очень понравился ночник, но свет его был слишком слабым, ей трудно было рассмотреть лицо Марата, а ей так этого хотелось, что, когда они остановились посреди комнаты, она стала кончиками пальцев гладить его лоб, глаза, щеки. И будто убедившись в том, что это именно он, Иза тихо, ласково и нежно стала целовать Марата, удивляясь своей смелости и отчаянной решительности довериться своей любви и его словам, обещающим ей счастье.
Она не ощущала стыда от того, что, шепча ее имя, Марат целует ее слегка озябшие оголенные плечи и жар его мягких, но сильных губ проникает в нее, согревая и вызывая приятную внутреннюю дрожь.
- Милая моя, Изочка моя, цветочек мой, ягодка сладкая, как же я рад сейчас, что ты рядом со мной! Как я мечтал об этом! Как я люблю тебя!
- Но ведь я калека, Марат! Разве может здоровый человек любить калеку?
- А ты видела себя в зеркале, Иза? Ты хоть представляешь себе, какая ты красавица? Пусть бы все калеки мира были такими красивыми, добрыми, умными, смелыми, да еще и работящими настолько, что способны были готовить целыми днями еду на пятнадцать человек, и ухитряться при этом повторять блюдо не чаще одного раза в десять дней. А путь к сердцу мужчин, как известно, лежит через желудок. Ты к моему сердцу уже Транссибирскую магистраль проложила, причем автомобильную и железнодорожную одновременно. Так что, Изабеллочка, ты мне больше об этом не напоминай и не беспокойся. Я не забыл о твоих ногах, наоборот, я теперь больше в себе уверен, считаю себя достойным тебя, а то до этого я считал тебя абсолютно недосягаемой красавицей на своем потолке, и опасался, что ты не удостоишь меня своего внимания. Скажи, как ты ко мне относишься?