Брайт закатывает глаза и предпочитает не отвечать, пока Энграм Хардин нагло рассматривает её рюкзак.
На его идеальном кукольно-красивом личике следы взрыва магии Брайт, кажется, неудачно отлетевшая щепка послужила невольной виновницей глубокого пореза.
Самой Брайт потребовалось только успокоительное, ни одной травмы. А старосты пострадали прилично, по крайней мере, им всем необходимы душ и стирка формы.
— Так та-ак… — тянет он. — Кто-то любит грязную музыку?
— Тебе откуда знать, Истинный Аристократ? — Брайт качает головой, не обращая внимания на Энграма, который нагло ковыряет нашивки, тянет лямки рюкзака, будто проверяя на прочность.
— Чего ты там рассматриваешь? Он не в твоём стиле, присмотри представительский кожаный портфельчик.
— Не делай вид, что знаешь меня, Госпожа Сирена, — заявляет Энг и снова закидывает рюкзак на плечо. — Ты интересная особа. Тебя не исключили за вспышку магии?
— Нет.
— Почему?
— Меня не могут исключить, — Брайт мрачнеет.
Глубоко вдыхает пряный воздух и разминает шею, будто та затекла. Кутается в пальто.
Сильно пахнет сладкой выпечкой, и Брайт невольно крутит головой. В животе урчит от голода, и хочется кофе, приходится прибавить шагу, чтобы не свалиться в обморок. После такого всплеска магии организм истощён.
— Это как?
— Я тут в тюрьме, — из её горла вырывается насмешливое «ха», а Энг хмурится.
Он вдруг сворачивает с аллеи, ведущей в деревню, и усаживает Брайт на холодную деревянную лавочку.
— Что? Я вообще-то хотела пообедать и идти отбывать принудительные работы.
— Пикник? — улыбается Энг.
— Не интересует.
Но с Энграмом спорить невозможно, он машет руками и призывает к тишине.
— Одна нога здесь, другая — там, — в центре парка стоит крошечный деревянный лоток, за которым пухлая волшебница продаёт сладкие пышные булочки посыпанные хлопьями миндаля и политые солёной карамелью.
Вот откуда божественный запах. И, кажется, волшебница готова обогатиться на обеде, когда студенты вывалят из Академии в поисках еды. Она расставляет на прилавке, которому неведома осенняя прохлада, подносы со сдобой.
— Какой кофе пьёшь? — на ходу спрашивает Энграм.
— Чёрный без сахара, — очень тихо отвечает Брайт и неуверенно улыбается.
За ней никогда не ухаживали. И это оказалось очень просто. Никаких вопросов, обещаний, долгов. А как теперь поступать? Вернуть Энграму деньги за кофе и булочку? Или друзья такое делают бесплатно? А они друзья? Нет. Они даже не знакомые.
Но очень хочется всё ему рассказать, чтобы сбросить с больной головы на здоровую, освободить мозги от мусора, так что нужно принять неожиданные дары и заткнуть совесть.
А ещё душит невероятная благодарность, потому что через пару минут замёрзшие пальцы греет стаканчик чёрного кофе, а на колени тёплым котёнком ложится бумажный пакетик с тремя булочками.
— Ну что? Я волшебник?
— Нет, — вздыхает Брайт, с наслаждением глядя на булочку. — Ты Богатенький мальчишка, который всё делает по-своему.
— А ты ешь и плати мне за булочки рассказами, — смеётся он, хоть ничего смешного никто и не сказал.
— Ты всё время смеёшься? Это странно.
— Я не пойму, Госпожа Сирена, ты что никогда не влюблялась?
Брайт давится кусочком миндаля и отставляет на лавочку кофе.
— Ты что несёшь?
Хочется схватить вещи и бежать, но кофе с булочкой хочется куда больше.
— Ладно, понял, не время для страстных признаний.
Он издевается.
Но Брайт даже в шутку не готова слушать такую чепуху.
— Так почему ты в тюрьме? Нас же тут никто особо не держит.
— Вас тут никто не держит.
Брайт не думает, можно ли такое рассказывать, ей плевать. Она никогда не собиралась ничего ни от кого скрывать, уж точно не от Истинных, которые живут в своём прекрасном розовом медовом мире.
— А мой отец в заложниках у Ордена пяти, пока не придумает лекарство от болезни, которая убивает таких, как вы, — и Брайт так смело смотрит в глаза Энгу, что тот опускает голову.
— Таких, как они, — поправляет он. — Болеют те, кто использует тёмную магию. Предположительно…
— И ты здоров?
— Ну… — Энг откашливается и дёргает плечом. — Я пью таблетки, если ты об этом. Но профилактическую дозу, во избежании развития болезни. Все дети в Траминере пьют лекарство, это уже вошло в привычку.
— Шок, — хмыкает Брайт, чувствуя себя последней сволочью, потому что ей совершенно не жаль траминерских детей.
Голос Энга становится тише, глуше. А булочка отправляется в пакет. Он упирается локтями в колени и сгорбливает спину, будто на неё давит тяжкая ноша.