Что-то говорит.
Энг кивает и начинает увлечённо наблюдать, как Брайт Масон читает книжку, нахмурив брови и кусая кончик карандаша.
— Идиллия. Эй, Рейв? — окликает Якоб.
— М-м?
— А вы и правда будете с ней разбирать библиотеку?
— Да.
— Мерзость какая… Там работы до конца года!
— Если я не убью её раньше. Или наоборот. Дикарка, — Рейв пинает камень носком ботинка, тот взвивается в воздух вместе с облачком пыли.
— Не заиграйся, — тянет Листан в своей привычной манере.
Он сплетник и прожигатель жизни, обожает всех подозревать в непристойных связях, а сам почти наверняка не только “по девочкам”. Об этом знает только Рейв, но не собирается даже спрашивать друга так это или нет.
— Спасибо за бесполезный совет, — очень тихо бормочет Рейв, рассеивая зависшую в воздухе пыль.
Он делает это очень быстро, но, когда поднимает взгляд на Листана, понимает, что он всё увидел. Женское лицо, как обычно.
— Мне пора, — Рейв разворачивается на пятках и удаляется от друзей. Ему нет необходимости смотреть, как Брайт Масон любезничает с Энграмом Хардином.
Глава четырнадцатая. Библиотека
|Библиотека, — и, ж.
Учреждение, собирающее и хранящее для общественного пользования книги и периодические издания (газеты, журналы, альманахи и т. д.).|
Ещё только второе сентября, а Брайт уже разочарована во всей этой затее с учёбой. Она с нетерпением ждёт среды, в надежде, на что-то более интересное, чем три пары пинорского языка и две пары вводного курса по модификациям. Ну по крайней мере не нужно делать домашнее задание, не придётся учить словарные слова, потому что она и так их знает. И с модификациями попроще, потому что оценку за следующую пару она уже заслужила, рассказав всё про лунный нож.
Подумать только! Лунный нож! Детский сад. И по этой теме задали полноценную письменную работу.
Ну по крайней мере в среду стоит что-то интересное под аббревиатурой ТЗД, и Брайт уже в том состоянии, когда хочет получить хоть какие-то знания в этом “супер-элитном” ВУЗе. Ну хоть что-то же должно быть плюсом во всей этой истории с обучением.
— Добрый вечер, — у дверей библиотеки стоит декан, и Брайт смущённо улыбается.
Он здоровается по-пинорски, видимо, это попытка уколоть за прогул пары.
Всё-то он знает.
Декан не в преподавательской форме, как было во время занятий, на нём серый спортивный костюм: штаны и объёмная толстовка. На ногах простые белые кроссовки. Он кажется ещё моложе и улыбчивее, настолько, что Брайт чувствует, как щёки немного краснеют.
— Добрый вечер, профессор, — отвечает она так же по-пинорски.
— Готовы к отработке? — он говорит медленно, чтобы она успевала переводить, но при этом будто не сомневается, что ей это под силу.
— Честно говоря, с большим удовольствием пошла бы к себе и легла спать.
Столь длинное предложение удостаивается довольной улыбки, и Эмен Гаджи толкает дверь библиотеки, пропуская Брайт внутрь.
Она замирает.
Великолепных стеллажей, уходящих под потолок, больше нет. Всюду, словно бабочки, лежат книжные развороты, и Брайт даже удивляется, что они не разлетаются потревоженные человеческими шагами. Обугленные полки источают запах костра и плавленной полировки. Витражи закоптились, магический фон ослаблен и словно одичал, это очень чувствуется. То и дело лица и рук Брайт касаются воздушные потоки холодные или горячие — это магия освободившаяся от книжной оболочки.
— Вы знаете пинорский, — произносит Эмен Гаджи утвердительно и заинтересованно.
— Да… отец учил. Он алхимик…
— Знаю. Его книга была в этой библиотеке. Её используют на парах алхимии, как учебное пособие.
Брайт улыбается, ей бы хотелось заниматься по книге отца, но у нейромодификаторов нет в программе первого курса алхимии.
— Отец говорил на пинорском, как на родном. Он сказал, что это наш тайный язык, когда мне было пять, и я сочла своим долгом штудировать пинорские словари.
— Как много талантов, — смеётся Гаджи.
Это могло бы быть неловко, но в его тоне сквозит сарказм.
— Поиск приключений, основы хирургии и пинорский. Что ещё? Чечётка? Декламирование стихов?
— Я неплохо пою, — отшучивается Брайт, а декан преувеличенно серьёзно кланяется.
— Пожалуй, этот концерт я пропущу, — и они начинают смеяться.
Голоса отдаются в пустой библиотеке страшно громко, гулкое эхо возвращается и бьёт по ушам.