Глаза ясные, бледно-розовые с золотой окантовкой. Рыжеватые тёмные брови делают лицо контрастным, ярким. Нос покраснел, как и кожа вокруг глаз. А щёки совсем бескровные.
Рейв не может отделаться от мысли, что девчонка просто комок силы и света, это пугает. В её власти куда больше, чем он может ей позволить.
— Я не знаю, — глухо отвечает Рейв. Лгать не собирается, быть может только недоговаривать.
— Почему? — она не унимается, разворачивается к нему корпусом, тянет руку и сжимает его запястье.
Рейв с шипением отстраняется, скидывает её тонкие белые пальцы.
— Не. Знаю. Отвали. Не трогай! — он угрожает и надеется, что звучит не трусливо.
Никогда ещё он столько не “играл”. Напряжение нарастает слишком стремительно.
— Тебе противно со мной разговаривать, потому что я — сирена? Или потому что я — Иная? — она усмехается.
— Не понимаю, почему тебе не противно. Вы же святые мученики, — холодно интересуется он, кривит рот. — Вы — несчастные угнетённые! Почему бы вам всем просто не разъехаться по своим углам, раз мы такие ублюдки?
— А как быть мне? Куда ехать мне?.. Если я сбегу — его убьют. Ловушка захлопнулась, — она шипит. — Я сюда не собиралась, у меня есть родина, и я её люблю. Не променяю ни на Аркаим, ни на Траминер. Как быть мне, Хейз?
— Почему ты спрашиваешь меня? — шипит в ответ он.
Брайт просто смотрит на него не мигая.
— Ты отпустил меня… будто узнал. Ведь мой отец в твоём доме? Это был твой дом, да? Меня притащили к тебе?
Рейв невольно дёргается от жгучего чувства в груди и горле. Чувствует сухость и горечь на языке.
“Меня притащили к тебе…” — будто подарили лично ему. Перевязали бантиком и оставили под дверью, вот, мол, пользуйся!
Брайт Масон принадлежащая ему — абсурд.
— Я не обязан отвечать.
— Пожалуйста… Он там? У тебя? Ты знаешь что-то?
— О, давай без этого.
— Ты видел меня в вашем доме? — он понимает, что ей это важно, но не понимает почему.
— Какая разница?
Она снова начинает дрожать, и Рейв мысленно ревёт, потому что ощущает её растерянность, досаду, скорбь и ещё миллион тревожных чувств.
— Какая. Разница? — он напряжённо смотрит на её дрожащие пальцы.
— Быть может… — она судорожно втягивает в воздух до боли в лёгких. — Если ты пощадил меня сознательно… будет чуть легче принять эту нашу идиотскую связь. Потому что… — выдох до самого предела, так что поджимается живот. — Если со мной впредь что-то случится… ты же единственный, кто придёт на помощь.
— Не рассчитывай, — он закатывает глаза и кривится. Это отвратительно чувствовать себя связанным.
С Иной. С Сиреной.
С каких пор они не существа, а люди?
— Рассчитываю, — упрямо качает головой Брайт. — Иначе ты умрёшь, верно? Сомневаюсь, что ты этого хочешь.
— Плохо ты меня знаешь, Масон.
Он поднимается с дивана, мечтая уйти от неё подальше, и выходит за пределы облака её тепла и запаха макадамии, останавливается, потому что хочет уколоть ещё больнее до зуда в ладонях.
Сжимает кулаки.
Она не должна говорить об их связи. О том, что его жизнь в её руках. Не должна допускать мысли о том, что они могут сидеть и делиться переживаниями. Этого вообще больше не должно повториться.
— С чего ты вообще взяла, что я проявил милосердие и отпустил тебя? Может, у меня далеко идущие и более интересные планы? — он равнодушно жмёт плечами и уходит, а Брайт чувствует себя снова чертовски одинокой.
*Артефакт блокирующий магию
Глава семнадцатая. Сегрегация
|СЕГРЕГАЦИЯ, и, ж. (книжн.).
Один из видов расовой дискриминации ограничение в правах на основании цвета кожи или национальной принадлежности.|
Он залез Брайт в голову.
Она больше не думает о расистах, сломаном грифеле или библиотеке. Не думает о том, что нужно учиться считать до семидесяти двух.
Она думает о Хейзе.
Вероятность смерти совсем не так страшна, как их связь. Он будто всё время за ней следит. Липкое чувство преследования и гремящие в голове слова: "далеко идущие планы".
Брайт осознаёт очевидное, и это ослепляет. Хейз — долбанный Охотник. Хейз — сын мэра города и основателя “Ордена”. Хейз — сын тюремщика её отца.
И он залез Брайт в голову, она чертовски боится, что он и правда что-то задумал.
Далеко идущие и интересные планы… Это раздражает.
Он казался ей далёким от всех этих разборок. Он виделся ей тем, кто стоит в стороне, кто выше этого. Даже предупреждение Хардина улетело в молоко, потому что Хейз казался скалой: ледяной, нерушимой, медленно плывущей глыбой. Если такой человек, как Хейз жесток и безжалостен, то это действительно опасно.