— Хватит! — Рыдания подступили к горлу Банатурского. — Зачем вы мне это читаете? Я сам видел смерть, а вы… в тылу отсиживались. Толком-то объяснить не можете. Только и знаете, что называть немецкие фамилии. Сами-то хоть воевали на фронте?
— В тылу, Банатурский, врагов не меньше, чем на фронте, — многозначительно отпарировал самодовольный Мурашко, — но… ближе к делу. Я постараюсь кратко обрисовать твою преступную деятельность, слушай внимательно и тогда поймешь, что полностью изобличен. Анна Пффаф, по заданию своих немецких шефов, добровольно примкнула к ссыльным, чтобы проникнуть на один из важнейших советских стратегических и оборонных объектов. Для чего? Для сбора сведений о поставках фронту оружия и боеприпасов. Мало того, она даже сумела проникнуть, войдя в доверие к одному из руководителей комбината, в святая святых секретного комбината.
— К Каримову, что ли?
— Это — псевдоним, и зря ты думаешь, что располагаешь сведениями, которыми можешь опорочить руководителя. Ну, дотумкал? Мурашко постучал указательным пальцем по виску Бориса. — Все сходится?
— Нет, — криво усмехнулся Борис, — как же могли навредить немки, если они на работе, в бараках, под конвоем вохровцев? Как же Анна сумела попасть в дом Каримова? Из цеха-то просто так не выйдешь, а с комбината…
— Эх, молодо-зелено, не знаешь ты еще всех уловок вражьей агентуры, да она в любую щель пролезет. Что же касается Анны Пффаф, то… Ладно, на суде обо всем узнаешь.
Борис больше не сомневался в том, что Мурашко говорит сущую ерунду. Какие шпионы из Эльзы и Анны? Да и он вроде как вражеский лазутчик со своими связными и центром. Все это было бы забавно в иное время, но сейчас… Не иначе, как большой сибирский начальник, как называла Эльза Каримова, пытается свалить всю вину на них.
— Будешь отрицать свое участие в саботажно-вредительской группе, — напористо продолжал допытываться Мурашко, — только усугубишь вину. Следствие располагает полными данными о причастности к немецкой группе тебя, Борис Банатурский, а также одного замаскировавшегося еврея, который здесь, в Сибири, сумел сменить фамилию с Генриха Шура на Геннадия Шурова. Вы, в свою очередь, привлекли к работе деклассированных элементов из уголовников, носящих воровские клички «Бура» и «Топорик».
— Вы, оказывается, и про «Буру» знаете! — простодушно изрек Борис, чем крайне обрадовал следователя, у Мурашко от радости аж затряслись губы. — Это я, дурак набитый, втянул ребят в плохую историю. «Буру» надо выпустить, он — чистый.
— Следствие разберется! — Мурашко, не поднимая глаз, что-то быстро писал в общую тетрадь.
— И как же мы вредили? — пытался шутить Борис, хотя на душе было муторно. Надо было отдать должное следователям — все подшили к делу, каждый их промах. И раскопали про Генриха. Ведь все ребята знали, что он сменил имя, но…
— Здесь вопросы задаю я! — самодовольно отрубил Мурашко. Он отложил тетрадь в сторону, склонился к Борису. Ладно, коль у нас пошел доверительный разговор и дабы окончательно сбить с тебя спесь, отвечу и на этот каверзный вопрос: недавний взрыв на вспомогательном производстве — ваших рук дело? Молчишь? Анна Пффаф уже чистосердечно призналась в этом. Сейчас завершается расследование еще одного ЧП о крушении состава с боеприпасами. Налицо еще одна ваша акция, которая, к счастью, сорвалась.
— Даже покушение на товарища Сталина мы готовили! — скривился Борис. — Вали кулем, потом разберем. Я еле ноги волочу, немки — под конвоем, «Бура» с комбината неделю не выходит.
— Нервничаешь, Банатурский, сгибаешься под тяжестью улик. — Мурашко едва ли не торжествовал, и Борис никак не мог понять: валяет он дурака или все принимает за чистую монету.
— Ну, до товарища Сталина вам никак не дотянуться, руки коротки, а вот на руководителей комбината вы попытались замахнуться.
— На Каримова, что ли? — Сам назвал фамилию! Сухое лицо следователя покраснело. — Надеюсь, и на суде отпираться от сего факта не станешь. Скажешь: выполняя задание фашистского центра в Сибири, я с помощью местных уголовников решил убрать одного из многоопытных руководителей.