«Убили! Копчёного убили!» — простонал «Бура» и, закинув автомат за спину, скатился в низинку, пополз к тому месту, где рухнул в траву старшина. Борис никогда в жизни не видел такого ловкого «пластуна». «Бура» двигался легко, стремительно, извиваясь, как змея.
Время тянулось очень медленно. Борис, не отрывая глаз от вражеских позиций, нет-нет, да поглядывал в низинку. Ждал «Буру». Наконец-то ординарец командира полка приволок раненого старшину, тяжело дыша, упал в пожухлую траву. Борис взглянул на старшину, склонился над телом. Веселого, «заговоренного» от пуль старшины больше не существовало. Лицо Киреева посерело, нос заострился, светлые глаза подернулись дымкой. Все это было так противоестественно: жаркое лето, солнце и молодой умирающий человек на пожелтевшей траве.
Охо-хо! Сколько тяжких смертей довелось увидеть Борису — не сосчитать, но тут вдруг всплыл в памяти рассказ ротного снайпера Самара о птице — «топорке». Когда в «топорка» попадал заряд дроби, красный клюв птицы мгновенно делался черным, все цветы оперения тоже быстро блекли. Откуда, из каких глубин памяти пришло это сравнение — раненый старшина и таежная птица «топорок»?
Всего минут сорок прошло с тех пор, как они познакомились с веселым старшиной. И вот его уже, считай, нет на белом свете. Бесчувственная, равнодушная ко всему живому смерть задела ненароком его своим черным крылом, молодого, здорового еще час назад. Борису до сердечной боли вдруг захотелось спасти старшину, сделать для него невозможное, но… они сами были обречены, спасти их на высотке могло только чудо. Следующей атаки им не выдержать.
На какое-то мгновение все вокруг стихло. И позади Бориса зашуршала трава. Метрах в пяти от пулеметного гнезда лежала собака. Крупная, серая овчарка, навострив уши, смотрела на раненого всё понимающими глазами. «Собака-санитар, — первым догадался Борис. О таких санитарах он слышал, однако видеть их воочию не приходилось.
— Бобик! Шарик! — позвал собаку «Бура». — скажи, ты чей, фрицевский или наш?
Овчарка тихо взвизгнула, поползла к ним, оставляя на траве ржавый след. Видать, собака сама была ранена. Санитарная сумка волочилась по земле, ремень соскользнул со спины. Овчарка тяжело улеглась возле раненого, высунула язык, на кончике его закипала кровавая пена.
«Бура» ловко отвязал сумку, достал из нее бинты, пузырек с йодом, вату, но что делать с этими медикаментами, не знал.
— Устала, бедненькая, — Борис хотел погладить собаку, но она ощетинилась, обнажила клыки.
— Хочет, чтоб мы оказали раненому помощь, — догадался Борис. — Сама ранена, старшина ранен, да и мы — мертвецы.
— Не знаю, как ты, а я еще живой! — огрызнулся «Бура».
— Сквозить надо отсюда! Решай, рыцарь! Отступим к своим, жить будем, а тут…
Борис промолчал. На войне порой все так закручивается, что не поймешь, кто вертит человеческой судьбой. Надо же было такому случиться, что именно он и «Бура» попались на глаза командиру полка в самый неподходящий момент, когда комбат-два взывал о подмоге, а послать было некого. Вот и угодили из огня да в полыня, из жизни в смерть. Честно говоря, Борис в душе даже был рад случаю. Наконец-то получил возможность исполнить заветную мечту — встать лицом к лицу с врагом, который принес ему лично и стране столько горя. Если бы не случай, служил бы на подхвате, выполняя разовые поручения начальства. А ведь ему до одури не хватало личного общения с войной, личного участия в ней, хотя, конечно, понимал: они — пушечное мясо, орудие исполнения высших приказов. «Бура», тот самый «Бура», что был связан с Борисом одной веревочкой еще с вятских времен, вообще старался не показывать вида, что они близко знакомы. Он откровенно рассуждал по-своему, едва сдерживал злобу, ворчал, почему-то обвиняя Бориса в том, что очутился с ним вместе на склоне «братской могилы». Ему, налитому до краев жизненной силой, изворотливому, удачливому, хотелось жить еще долго-долго.
— Слушай, змей-горыныч! — «Бура» приблизился к Борису вплотную, размазал по лбу грязь Хорошая идейка у меня проклюнулась. Не могу смотреть, как старшина мучается, а мы помочь ему не в силах. Судя по обстановке, затишек наметился. Давай так, ты покарауль фрицев минуток двадцать, а я старшину в медсанбат оттартаю. Толковал — заговоренный, а пуля, брат, дура.
— Хочешь спасти старшину? — недоверчиво спросил Борис, никак не ожидал от «Буры» эдакого участия. Поймал себя на мысли: «Бура» и впрямь выбрал удачный момент. Пока фашисты перегруппировываются, он успеет вернуться, но… страшно было оставаться одному на высотке, совсем одному, на людях, говорят, и смерть красна. — Лады, «Бура», иди к своим, попроси у Обозова подмогу, … или приказ отступить. Свою задачу мы выполнили. — А про себя подумал: оставаться на высотке — смерти подобно, они — легкая добыча, живая мишень. — Быстрей возвращайся с подмогой!