— Ну, будь здоров! — Борис встал.
— Да, сядь ты, псих ненормальный! Счас кашку добью и вместе назад почапаем. — «Топорик» силком усадил Бориса на место. И, будто между делом, попросил. — Слушай, седой, не называй меня больше «Топориком», идет? Обрыдла тюремная кликуха. Зови, как матушка нарекла, — Вячеславом.
— Шутишь? — У Бориса даже слезы в глазах закипели: недавний вожак блатарей, уголовник, изукрашенный татуировкой, как фазан перьями, «урка», на его глазах начал превращаться в настоящего человека.
— Настоящая-то фамилия твоя как?
— Я ее, родненькую, чуть было не запамятовал, кочуя по тюрьмам да по этапам. Сам родом из хохлов — Сергиенком звали. — Он обнял Бориса за плечи. — Вот такие пирожки. И, странная штука, захотелось мне помочь твоему горю, «выковырянный». Не оттого, что меня в ту зимнюю ночь пощадил ты в бараке. Дело зрело давным-давно. Помню, в заполярной Воркуте, там я «семерку» тянул, подкатился вечерком ко мне бывший попик — «контрик» и давай раскачивать мою гнилую душонку, мол, сколько можно злодействовать, вредить людям праведным, мол, в священных книгах указано: «Зло десятикратно порождает зло, радуя сатану, добрые же дела уничтожают зло». Я, помнится, тогда похохотал, послал попа подальше Заполярья, но где-то тут, — новоявленный Вячеслав постучал себя по груди, — отметочка осталась, крохотная такая заноза. После додумался, что прав был поп: коль все вокруг будет черное, то и воровать станет не у кого, а за белое можно и повоевать.
— Что тебе сказать, Вячеслав Сергиенко, — Борис все еще не верил вчерашнему уголовнику. — Большая путаница у тебя в голове, но слушать, честно скажу, было приятно. Ну, пока! Авось еще когда-нибудь потолкуем.
— Не спеши! Давай так договоримся: сегодня после смены в барак не спеши, встретимся у ворот сталеплавильного. Родилась одна задумка по поводу твоей девчонки.
— Какая, если не секрет? — Борису показалось, что Вячеслав окончательно с преступным миром не порвал, а эти лихие ребята многое могут.
— Есть в команде ВОХРа у меня фраерок, очень нам обязанный. Высвистаем его из дежурной комнаты и слегка потрясем, выспросим о твоей девчонке.
— Шутишь? — Борис готов был броситься на шею новоявленному спасителю, но тут же остудил себя: «Забыл разве: этот уголовный элемент и не такое наплетет». Вячеслав же тотчас разгадал ход его мысли:
— Сам знаешь, как любил я пошутковать, а теперь — шабаш. Научили меня здесь уму-разуму, будем действовать: сам погибай, а товарища выручай.
— А если тот вохровец нам ничего не скажет? — Борис уже проникся верой в благополучный исход дела. Скажи ему сейчас: «Отдашь свою жизнь за Эльзу», и он, не колеблясь, согласился бы на это.
— У блатных, седой, есть такая душещипательная песенка:
— К чему эта припевка: меня в том ВОХРе за большого пахана до сих пор считают, хороший слушок обо мне прошелестел, а охранники тоже люди, боятся наших ножей, а тот… Платонычем его зовут, гад из гадов, есть его, за что покарать. На том и петь будем. Ну, пока, седой, до вечера!
После обеда, часа в четыре, в доменном неожиданно сыграли большой сбор. Оказывается, в цех прибыло под охраной самое высокое руководство. Вскоре ребята увидели его. Впереди вышагивал начальник комбината — огромного роста мужчина в генеральской шинели и папахе, болезненное, одутловатое лицо генерала отливало желтизной. За ним, как всегда, семенил заместитель по режиму, он же начальник управления кадров Каримов, тоже в комсоставской шинели, позади них толпились какие-то чины помельче рангом. На глазах начальника комбината Каримов запросто подошел к Борису Банатурскому, пожал ему руку, покосился на своего шефа, вот, мол, смотрите, я работяг лично знаю.
Генерал оглядел доменщиков, которых спешно согнали на свободный «пятачок» перед первой печью, привстал на чугунную чушку:
— Братцы! — простуженным басом начал краткую речь. — Знаю, работаете на последнем пределе, сочувствую, сам едва дышу, но, поверьте, скоро войне конец, тогда и отдохнем всласть. А пока… у меня старая песня: «Фронту нужен металл». Наши ученые разработали новую технологию. Суть ее вкратце такова: мировая практика на домнах имеет норму подачи кислорода в дутье, превышать которое никто не решается. В Америке, а недавно и в имперской Германии, была предпринята попытка увеличить процент подачи кислорода в дутье, но… домна взлетела на воздух. — Генерал тяжело вздохнул, вытер пот со лба. — Короче говоря, нам с вами ошибаться нельзя. Посему приказываю: за два месяца провести сложный эксперимент, надо заставить домну-матушку взять кислорода больше, чем положено на один-два процента. Дело крайне рискованное, но кто, скажите, в войну не рискует? Зато в случае удачи мы получим дополнительно многие тысячи тонн чугуна.