А поезд, на котором ехал ее муж, оставлял за собой одну станцию за другой. За окном мелькали то встречные пассажирские составы, то проносились темные махины товарных вагонов, то появлялись и исчезали смутные контуры одиноких строений и огни проезжаемых сел и городов. Но время шло, и, наконец, рассвет, тонким солнечным лучом скользя по краю задернутой шторы, заглянул в купе, осветив лицо спящего Сергея. Почувствовав на коже тепло, он улыбнулся – сквозь сон ему почудилось ласковое прикосновение Олеси. Но вскоре рельсы начали уходить немного вправо, лучик сместился и пропал где-то в глубине помещения. Радостная улыбка сошла с лица Ефимова, и он снова погрузился в пучину беспокойного сна:
…длинная вереница колонны медленно втягивалась в горный серпантин. Ехавший на броне «шестидесятки» – БТР-60 ПБ молодой прапорщик с легким оттенком пренебрежения вглядывался в поднимающиеся по левую руку серо-коричневые горы. Медленное движение машин его вовсе не огорчало. Подставив лицо освежающему ветру, он предавался мыслям, совершенно не связанным с поставленной ему задачей по сопровождению колонны. По прибытии в полк прапорщик должен был сразу же отбыть в отпуск, поэтому в мечтах он уже был далеко, за речкой, в тысяче километров от этих мест – дома. Дом – как много вбирает это короткое слово. «Дома, дома, дома», – без устали повторял Сергей, смакуя его на все лады…
Удара в грудь он практически не почувствовал, просто вдруг взревело чувство опасности, зазвенели колокола тревоги, и Сергей буквально упал, стек с брони вниз на командирское сиденье, в последний миг падения успев заметить заискрившие на склоне горы всполохи выстрелов.
– К бою! – взревел он и, видя, что башенный замешкался, крикнул ему: – К бою, сука! – Неуклюже – вдруг оказалось, что левая рука повисла плетью, – удерживая автомат, сдернул предохранитель большим пальцем правой руки. – … Целеуказания… наблюдать… – Тотчас распрямился, встал на сидушку, выложил на броню ствол, вылез сам и с одной руки, трассерами, начал стрелять туда, где заметались темные, едва видимые фигурки. О броню зацокали пули. Противный свист, лишь частично перекрываемый автоматными выстрелами и шумом моторов, разрезал воздух.
– Давай! – сквозь грохот заработавшего КПВТ крикнул он. – Дави гадов, дави! – И вновь трассерами туда, где еще бегали неугомонные фигурки и откуда летели тяжелые, смертоносные кусочки горячего металла. Второй магазин на этот раз уже обычных «ПС» стал лишь малым довеском тяжелым кэпэвэтэшным пулям-снарядам. Когда же автомат клацнул затвором, противник уже больше не пытался вступить в перестрелку, и КПВТ тоже молчал. Все стихло. Встречный ветер вдруг потянул холодом. Поставив оружие на предохранитель, прапорщик вновь ухнул вниз. Оказавшись на командирском сиденье, одной рукой перезарядил оружие и только тогда ощутил легкое пощипывание в левой половине груди. Правая ладонь осторожно скользнула под одежду. Кожа оказалась влажной и липкой.
– Товарищ прапорщик, вы ранены? – удивленно воззрился на командира башенный стрелок, увидевший, что вытащенная из-под хэбэшки рука прапорщика полностью окрашена красным.
– Судя по всему, да, – кивнул прапорщик и потерял сознание. Вновь заработал пулемет…
– Чай, чай, чай, – беспрестанно стуча в дверь, настойчиво предлагала проводница. Сергей, мокрый от растекшегося по телу пота, не выспавшийся и потому злой, едва нашел в себе силы задавить желание швырнуть в дверь чем-нибудь тяжелым.
– Не хотим, – вместо этого прорычал он и, скинув с ног собранное в комок одеяло, мысленно выругался.
Заурбек Умаров
Полевому командиру Заурбеку Умарову последнее время не слишком везло по части финансирования, так что предложение взять заложника поступило весьма своевременно, тем более что обещали за него уж совсем невероятные деньги. Правда, для того, чтобы их получить, требовалось, кроме всего прочего, добыть у захваченного кое-какую полезную информацию.