Если друзья и домашние давали ему то, в чем он нуждался в конкретный момент, он чувствовал себя хорошо. Если нет – плохо. Но так как он редко умел выразить свои чувства, получение желаемого превращалось в дело случая. В тех немногих ситуациях, где Майкл знал, что именно он чувствует, например боль или гнев, он не владел подходящим выражением этих чувств. Его реакция обычно сводилась к тому, чтобы замкнуться от окружаю-; щих, и этим он их только фрустрировал, а также оказывался все в более тесных тисках эмоции и отдалялся от тех, кто мог бы ему помочь, знай он только, как предоставить им такую возможность. Не видя выхода, он оставался в плену болезненной эмоции днями и даже неделями, не получая ни малейшей передышки. Его испытания заканчивались лишь с получением желаемого, опять-таки – волею случая, и это удовлетворяло донимавшую его эмоцию.
И все же Майкл знал один верный способ вызвать в себе положительные ощущения. Он фантазировал, воображая жизнь, в которой другие реагировали на него именно так, как ему было нужно для удовлетворения потребности чувствовать себя сопричастным, любимым, желанным и нужным. Это срабатывало, пока он витал в своих грезах наяву. Но поскольку он никогда и ни с кем не делился этими потребностями и ничего не делал для возбуждения таких реакций, каждое возвращение к реальности приносило разочарование и уныние. Так было, пока мы не полюбили друг друга и не поженились.
Я любила его самозабвенно. Моя тяга и привязанность к нему, вкупе с моей же чувствительностью к чужим эмоциональным состояниям и моим упрямым желанием осчастливить окружающих (которое, как вы видели, в других ситуациях превращалось в проблему) сделали меня превосходным противоядием от неудовлетворенности Майкла. Я не дала бы ему замкнуться и отдалиться от меня. При первых признаках того, что ему плохо, я буквально перетаскивала его из комнаты в комнату, безостановочно перестраивая свои вопросы и реакции на него до тех пор, пока не убеждалась, что применила верное средство против его ран. Я быстро сделалась докой по части распознавания его настроения и потребностей, о которых он иногда даже не знал, пока я ему не указывала на них. Я сделала все, чтобы он постоянно знал, что любим, что его желают и в нем нуждаются. Наша любовь цвела, и связь между нами становилась все прочнее и глубже. Впервые, сколько Майкл себя помнил, его сокровеннейшие желания были удовлетворены. Но все же одно оставалось без изменений. Он все еще оставался заложником.
То, что полное отсутствие контроля было заменено эффективным средством, позволявшим справляться с требованиями его эмоций, верно. Но это «средство» зависело исключительно от меня – это была я сама. Мы оба понимали, что у Майкла не будет подлинного эмоционального выбора, пока он не научится идентифицировать конкретные эмоции, переживаемые в отдельно взятый момент, расширять диапазон возможных эмоций, вырабатывать способность по собственному усмотрению выпутываться из пагубных эмоций и брать на вооружение удовлетворяющие способы эмоциональной экспрессии. Он взялся за дело немедленно, используя только что разработанные нами инструменты для формирования каждой своей новой способности.
Изменения, которые он произвел за следующие несколько месяцев, принесли ряд замечательных и, порой, неожиданных достижений. Его новое понимание эмоций и умение применять их к реализации и поддержанию поведения несказанно повышают его продуктивность как создателя рабочих команд, менеджера и лидера. В бизнесе он теперь постоянно перекрывает ранее намеченные стандарты и ожидания. В сердечных делах его умение понять, например, когда он настроен игриво или, напротив, нуждается во внимании, или оказывается уязвимым в противоположность желанию принадлежать, наполняет его уверенностью и откровенностью в выражении потребностей и желаний. В результате он стал более вдумчивым, мягким, страстным и сострадательным.
Теперь ему доступен полный калейдоскоп новых чувств и переживаний. Теперь в его палитре – десятки эмоций, простирающихся от смирения и благодарности на одном полюсе до веселья и бесшабашности на другом. Вместо того чтобы влачить существование музейного завсегдатая, который любуется портретами эмоций, радующих других, он пишет собственные полотна, выбирая и создавая такие эмоциональные переживания, как шутливость, страсть и уверенность, или любые другие, какие пожелает, и тогда, когда пожелает.
Майкл больше не боится никаких эмоций. Он знает, как извлечь ценность, скрытую в неприятных и болезненных эмоциях, и делает это, используя их сигналы в качестве трамплина к достижению более полного удовлетворения. Вместо эмоций, определяющих его реакции и властвующих над его поступками, теперь он оценивает эмоции, чтобы определиться с оптимальной реакцией. Это позволяет ему быть той личностью, какой он хочет быть больше всего как в собственных, так и в чужих интересах, – чутким и сильным человеком, способным на поддержку.