Я с жадностью набрасываюсь на книги. Позже я часто с горькой иронией шутил, описывая время, проведенное в тюрьме: «Жизнь удалась: не работаю, много свободного времени, ем, что хочу, живу в центре Москвы в одном элитном доме с Ходорковским…»
В этой камере я уже две недели. Не успеваю привыкнуть к сокамерникам, как звучит голос надзирателя: «На Пэ, с вещами». Я не знаю, куда меня поведут или повезут. Это уже третья тюрьма за последние три месяца. Собираю вещи, набиваю баулы. Одеваюсь. Меня выводят из камеры и ведут в другую, 312-ю камеру, расположенную на этом же этаже. Такая же камера, такой же быт, к которому я начал привыкать, но совершенно другие люди. Нет такого изобилия продуктов, как в предыдущей камере. Здесь сидят бедолаги, которых с воли никто не поддерживает.
Знакомлюсь со своими новыми сокамерниками. Александр из Краснодара, молодой парень невысокого роста, качок – в ширину больше, чем в высоту. У него 105-я статья (убийство) и 222-я (распространение оружия). Кажется, он ни капли не переживает. Со смехом рассказывает, как его задержали. Садился на рейсовый междугородний автобус. В майке и шортах, с двумя баулами, набитыми всякой всячиной – гранатами, пистолетами. Милиционерам он показался подозрительным, вот и остановили для проверки. Открыли баулы и ахнули. А тут еще выясняется, что он в розыске по подозрению в убийстве полковника милиции… Второго сокамерника зовут Руслан. Уже привычные 105-я и 162-я статьи (убийства и разбои). На его плече красуется татуировка «Pleasure to kill»[2]. Ранее судим, сидел на малолетке.
Общаясь со многими людьми, которые проходили через это заведение, я сделал вывод, что было бы правильно называть его «Школа малолетних преступников». Школа выживания, где культивируются отнюдь не христианские ценности. Достаточно минуты разговора, и я сразу могу определить, что человек был на малолетке. Сюда же кадры поставляются в основном из детских домов.
Мне не очень нравятся мои сокамерники, но деваться некуда, и мы общаемся. Играем в шахматы, читаем. Мои продуктовые запасы уничтожаются за два дня. В дело идут каши, лапша «Доширак», картофельное пюре в порошке. Все это происходит между приемами баланды, которая также обильно поглощается. Аппетит Александра поражает мое воображение. Руслан гораздо сдержаннее.
Приближается долгожданный день отоваривания в тюремном магазине. В камеру дают список с ценами. Ты делаешь заказ, который через несколько дней приносят в камеру. Случается это раз в месяц. Обо мне уже позаботились мои близкие. На лицевом счете достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать. В магазине очень приличный ассортимент. Фрукты, овощи (помидоры, огурцы, капуста), каши (гречка и геркулес). То, что можно заливать кипятком и запаривать. Варить нельзя и негде. Лапша «Доширак», порошковая картошка: все это так и называется – запарики. Несколько позднее я приноровлюсь готовить в электрическом чайнике весьма приличные супы. Приближается мой день рождения, и я не скуплюсь. Аппетит приходит во время еды. Заказываю массу сладкого, сигареты, каши, фрукты и кучу прочей ерунды. Наступает приятное ожидание. Мы все в предвкушении. Открывается дверь камеры, заходят надзиратели. Шмон. Серьезный обыск. Мы собираем свои личные вещи в баулы и выходим из камеры. Проходим в специальную комнату для проведения обыска, ставим вещи. Нас закрывают в боксе, где каждый ждет своей очереди. Проверяется и переписывается все содержимое твоего баула, прощупывается и просматривается каждый шовчик. В это время проходит обыск в камере. Смотрят все и везде. Ни один пакетик, ни одна коробочка с кашей не остается без внимания. Такие обыски проводятся регулярно, но с непредсказуемой периодичностью. Случалось это и два раза за неделю, а бывало, и целый месяц жили спокойно. Здесь царит тотальный и всеобъемлющий контроль. Выводят из камеры к адвокату – обыск. Поднимаешься в комнату для свидания с адвокатом – опять обыск. Но обыскивает тебя уже другой надзиратель. На обратном пути в камеру – такая же процедура.
Обыск проходит без потерь и нервотрепок. Мы идем в камеру и разбираем свои вещи. Возвращаемся к привычному укладу жизни. Пьем чай, обсуждаем тюремный порядок, мечтаем о будущем. Мечты у нас совершенно разные. Ребята мечтают побыстрее осудиться, получить сроки поменьше и уехать на зону. Я мечтаю побыстрее освободиться, надеясь на оправдательный приговор. В таких мечтах и надеждах проходят дни.
Наступает долгожданный день ларька. Через кормушку в камеру передаются заказанные продукты, и мы долго заняты их размещением. А чуть позже – поеданием. Заваривается купленный растворимый кофе, и мы гуляем. В тюрьме все гораздо вкуснее. Вафельный тортик из ларька приносит на порядок больше радости и удовольствия, чем знаменитый венский торт, сделанный в ресторане «Захер». В России он известен как обычный торт «Прага», рецепт которого тоже – как обычно – был украден и внедрен для услады горькой жизни советских граждан.