— А я искренне удивлена тем, что вы так медленно продвигаетесь по службе. Вы так ловко умеете уклоняться от прямых вопросов! — она окунула палец в стакан и капнула каплю виски себе на язык. — Никто вам не доверяет, и удивительно, почему доверяю вам я.
Ник выпрямился во весь свой рост и медленно и глубоко вздохнул.
— Я никогда не выбалтывал и не выдавал никаких служебных тайн, никогда не обманывал ничьего доверия, — заявил он гордо и внушительно и, понизив голос, продолжил, — но у меня есть одна неприятная слабость говорить то, что я думаю, если мне что-то небезразлично. В нашей работе это наитягчайший грех.
— Могу себе представить!
— Это самое большое пятно на моей репутации. «Ненадежен», — так они написали в моем личном деле. Почти что «неблагоразумен»! — он нахмурился, посмотрев в свой стакан. — Вам лучше держаться от меня подальше!
— Именно поэтому у вас сложные отношения с алкоголем?
Он не мог притворяться и лгать ей. А это плохой признак! В следующий момент, пожалуй, он уже будет изливать ей свое сердце.
— Нет, немного не так, — он не ждал, что она ему поверит, никто не верил. — Если честно, алкоголь не оказывает на меня никакого действия.
— Вы только делаете вид, что пьяны.
Сердце у него зашлось: она ему поверила! Конни улыбнулась и покачала головой, удивляясь его глупости, встала рядом с ним, прислонилась к перилам и потерлась бедром о его бедро.
— А это настоящий виски? — приподняла она свой стакан.
— Ваш — да, а мой — вода наполовину.
— И все же, если выпить пять стаканов…
— Хоть десять! Алкоголь практически не действует на меня и никогда не действовал. Но иногда все-таки хочется побыть пьяным, понимаете, Конни?
Она улыбнулась тому, что он назвал ее по имени.
— Когда я пью, все видят, что я пьян, и тогда я могу говорить все, что думаю. «А! Старина Этуэлл опять надрался!» — так они говорят. Какой с меня спрос, я пьян!
Конни дотронулась до его руки, тело его напряглось, и он постарался унять предательскую дрожь.
— Давайте без обиняков! Вы имеете наглость высказывать свое никому не нужное мнение вместо того, чтобы помалкивать или вовремя поддакнуть? Никуда не годится! Для дипломата это пренеприятнейшая черта.
— Как раз из-за этой самой черты характера я и оказался тут, — он поднял стакан. — За Лампуру и за прекраснейшую и преданнейшую женщину!
Она пригубила свой стакан. Лицо ее, задумчивое и озабоченное, оживилось. Она улыбнулась:
— За мужчину, создающего себе проблемы, не имеющие никакого отношения к пьянству!
— Насчет пьянства я вам уже все объяснил. Нет такой проблемы!
— Но сейчас вам не дает покоя еще одна.
— Это какая же?
— Как отказать мне.
— Не помню, что вы просили меня о чем-то таком, в чем я мог бы вам отказать, — он провел пальцем по рукаву ее платья и сквозь тонкую ткань почувствовал трепет ее тела, а рука ее покрылась гусиной кожей. — Кто сказал, что я отказываюсь?
Интересно, подумал он, стали твердыми ли сейчас ее соски?
— Вы мне поможете? Может, вы не уверены, что сможете сделать это?
Он недовольно поморщился, обиженный ее вызывающей прямотой, и ощутил себя более трезвым, чем ему хотелось бы.
Ополовинив свой стакан виски, Конни слегка опьянела, и он полагал, что это и было единственной причиной, почему она вдруг наклонилась, устремила к нему сияющие надеждой и звездным светом глаза и положила свою маленькую изящную руку ему на грудь, прикрыв ею его сердце, готовое вырваться из груди.
О Господи! Посмотрите-ка на часы!
Она надула губы и сказала с легким упреком:
— Здесь нет часов, Ник.
Хоть на этот раз она не забыла его имя! Он взял ее запястье и посмотрел на ее наручные часы.
— Скоро полночь.
— А что тогда?
Ник судорожно сглотнул слюну. Предательский ветерок донес до него аромат ее духов, легкий, как воспоминание о сне в момент пробуждения.
В зале танцующие плавали в медленном танце, а он держал ее за запястье, прижав ее руку к своей груди и чувствуя под большим пальцем биение ее пульса. В лунном свете кожа ее казалась бледной. Душный ночной воздух мягко обвевал их своими потоками. Нику захотелось накрыть ее губы своими, чтобы по молчаливому приказу его языка они раскрылись. И они раскрылись.
Ему было безразлично, видит ли их кто-нибудь и сколько людей могут их видеть. Он потерял ощущение времени и реальности. Он был пьян, у него было оправдание, но она-то знала, что это не так. Только она одна могла понять, как ему была необходима женщина, способная, наконец, поверить ему.
— Конни.
— Поцелуй меня еще.