Он застывает.
- Расскажи-ка еще раз. Ту часть про Похищение.
- Меня не забрали, несмотря на то, что была моя очередь.
Медленно он разворачивается ко мне. Он кажется таким же ошарашенным, как я, когда только что увидел Теам.
- О чем ты говоришь?
- Я говорю о том, что я единственный юноша в Клейсуте, который остался там после восемнадцатого дня рождения.
- Это невозможно, - открывает он рот.
Почему он считает это невозможным? Почему он вообще знает о Похищении? Холодный ужас охватывает меня.
- Это не невозможно, - объясняю я. - Мой брат-близнец исчез, а я остался.
- Брат-близнец? - с трудом переводит дыхание Марко. Он проводит рукой по затылку, смотрит в проход, а затем снова на меня. - План меняется, - говорит он. - Сюда.
И бежит по проходу туда, откуда мы пришли. Я прикладываю все силы, чтобы хоть как-то поспевать за ним. Мы бежим через проход, затем вниз по лестнице, поворачиваем за угол. Я теряю ориентацию, но одно ясно: «Центр объединения» внутри не имеет ничего общего с внешней стороной здания. Стены сделаны из серого камня. В расщелинах между ними пыль, и мох облюбовал мокрые углы. Проходы освещены висящими на потолке плоскими световыми панелями, которые дают неестественный голубоватый свет.
Мы спускаемся по последней лестнице и входим в узкий коридор. В воздухе в три раза больше влаги, чем раньше. На табуретке сидит мужчина в черном. Слева и справа такие низкие двери, что через них невозможно пройти, не нагнувшись.
- Все занято, - выкрикивает мужчина.
- Тогда посади его к кому-нибудь, - говорит Марко. - К нашему парнишке Бозо, Клоуну. Там хорошее общество для него. - Марко со всей силы толкает меня к мужчине и бежит назад по проходу. Он кажется испуганным еще больше, чем раньше.
- Куда он?
Мужчина ничего не отвечает и тащит меня к двери на другом конце коридора. Он прижимает палец к металлической пластине, и дверь отъезжает.
- Мне жаль, малыш, - говорит он мне. - Этот парень немного не в себе.
Затем он швыряет меня внутрь. Там темно, пахнет плесенью и мочой. Дверь закрывается за мной. Наконец, когда металлическое дребезжание заканчивается, мне становится ясно, что я в тюремной камере.
Глава 13
Сначала меня охватывает паника. Торопливо рвусь к двери. Когда не могу ее найти, оседаю на пол и прижимаю руки к груди. Я не должен был доверять этим людям. Возможно, Марко планировал это все время. Возможно, он никогда не собирался нам помогать. От мысли, что Эмма сидит в такой же камере, что ее держат где-то в этом огромном здании, а я беспомощен и не могу ей помочь, у меня холодеет в груди. Я яростно бью по двери.
- Если ты будешь беситься, пользы от этого не будет. Ты же знаешь, ты знаешь… - раздался голос из угла.
Я забыл, что у меня есть сокамерник. Я не могу разглядеть его лицо, но мне все равно.
- Ты новенький, - говорит он и стучит в темноте пальцами по камню. Смешной ритм, неправильный такт. Словно пальцы стучат против своей воли и ударяют слишком рано. - Из какой ты группы?
- Что? - у меня нет настроения для разговоров, особенно с сумасшедшим, которого называют «клоуном». Я слышал, как скривился Марко, когда язвительно называл его прозвище.
- Группа, - повторяет мужчина. - Из какой группы? А? Б?
- Слушайте, вы, - рычу я, потому что на самом деле не знаю, о чем он говорит, - я не принадлежу ни к какой группе. И я не из Теама.
Шаркая, он выходит из своего угла, согнувшись из-за низких потолков. Его освещает слабый свет, который попадает в камеру из маленького окна на двери. Мужчина слабый, тощий и старый - старее всех людей, которых я видел. Складки и морщины покрывают его лицо с седой запачканной бородой. Глаза выглядят так, как будто он неделю не спал, а одежда поношенная и рваная. Темные штаны висят лохмотьями на бедрах.
- Аутсайдер? - на его лице играет сумасшедшая ухмылка. - Тебе нравится там? За городом? - Снова его пальцы играют с камнем и усердно стучат по нему, пока он говорит.
- Там было лучше, чем здесь, - отвечаю я.
На это замечание мужчина реагирует страшным хихиканьем. Затем он задирает голову как дикая собака и воет.
- Я могу тебя понять, - говорит он. - У тебя есть чувство юмора.
Я не верю, ему и даже не пытаюсь быть веселым. Он улыбается во весь рот, а затем вновь начинает стучать по камню.
Позади нас, где-то в проходе, приближаются шаги, а потом я слышу, как охранники разговаривают. Я пытаюсь понять, что они говорят, но стук Бозо становится громче. Похоже, он намеренно старается заглушить разговор. Качается взад-вперед у стены, бормочет что-то про себя и поет.
- В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть.
Снова и снова он повторяет это сиплым голосом. Звучит почти как колыбельная. Слова отзываются эхом в нашей маленькой камере, и я уже не могу больше понять, что произносит он, а что отражается от стен.
- Ты можешь закрыть рот? - шиплю я. Он застывает, смотрит на меня и дергает себя за волосы. - Я хочу услышать, что они говорят. В конце коридора.
Ему, кажется, все равно. Стук и пение продолжаются, те же слова и ничего больше. Его руки так быстро двигаются по камням, что мой взгляд не успевает уследить за ними. Мне бросается в глаза, что на его черной изношенной верхней одежде красуется блеклый треугольник. Этот сумасшедший когда-то был таким же, что и люди в форме? Как Марко и Пит?
- В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью…
- …чтобы потом съесть, - перебиваю я его. - Я понял. А теперь заткнись.
Он прекращает стучать и сидит прямо, так что его голова почти достает до низкого потолка. А затем скользит по полу как паук, пока не оказывается прямо передо мной. Его лицо теперь так близко, что я могу почувствовать его несвежее дыхание.
- Ты знаешь песню? - спрашивает он, и его нос дотрагивается до моего.
Я отталкиваю его.
- Благодаря вам я отлично знаю первые две строчки.
Он оседает: «А остальное?»
Я качаю головой. Он снова начинает стучать и петь, но не возвращается назад в свой угол. Я отстраняюсь от него, прикладываю ухо к двери и прислушиваюсь к охранникам, но не слышу ничего, кроме шагов. Они становятся громче, пока не останавливаются перед нашей камерой. Кто-то пытается открыть дверь. Бозо обнимает колени руками и качается взад-вперед.
- В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть.
Затем лязгает засов, и яркий свет падает в камеру.
Бозо поет громче: «В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть».
- Ты, малыш, - зовет меня голос из коридора. - Тебя требуют наверх.
Охранник заходит в камеру и хватает меня под локоть. Бозо начинает кричать: «В одном ряду пять красных ягод, пять красных ягод, пять красных ягод, ягодягодягодягод!
-Эй! - кричит охранник и идет в сторону старика. Его сапог упирается в выцветший треугольник на груди Бозо и толкает его в угол.
Охранник захлопывает дверь и тянет меня за руку. На мгновение становится тихо, а затем снова начинается усердный стук и следующее за ним пение. Мы заворачиваем за угол, и я больше не слышу Бозо. Но я знаю, что он все еще поет - о ягодах и о любви, которые никогда не освободят его из этой сырой камеры.
Рабочий кабинет Франка правильной прямоугольной формы и тщательно убран. Невозможно понять, какие вещи используются, а какие здесь просто для украшения. Охранник приказывает мне сесть на стул, который стоит перед увесистым письменным столом из красного дерева, и ждать. Я откидываюсь на спинку и рассматриваю потолок.
Непонятно, как потолок может быть сделан так ровно. Идеально выточенные квадратные панели покрывают комнату над моей головой. В центре висит тяжелый предмет с отростками, в каждом торчит свеча. Эти свечи не мерцают и не плавятся, поэтому комната равномерно освещена.