— Я даже останусь здесь с тобой.
— Потому что ты слеп.
— Верно.
Слепец расслабился. По всей видимости, бог был не чем иным, как одним или несколькими мужчинами, что сейчас движутся в обход болота, чтобы выйти к двум слепым людям с другой стороны: облачёнными в маски, окружёнными таинственными огнями и разговаривающими странными голосами. Как и все прочие боги. Слепец поклялся метаться, пресмыкаться и убедительно умолять, чтобы доставить удовольствие местным. У него оставались несколько вопросов к мальчику, но тот уже возносил молитву на хрюкающем наречии своего племени.
Затем слепец что-то увидел. Казалось, болотные деревья раздвинулись, и меж них пролился яркий свет. Чёрный цвет за веками слепца сперва вспыхнул красным, а потом стал белым — как в тот раз, когда он, ещё мальчишкой, взглянул на солнце, надеясь различить за огромным пылающим колесом золотую колесницу.
Кто-то произнёс его имя. Нет — пропел его имя. Песня пронзила слепца до костей. В отдалении слышался визгливый вой мальчика: «Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»
Слепец воззвал: «Аполлон!», и Аполлон, единственный бог его народа, обитавший так далеко к северу от Фракии, ответил на зов.
Аполлон знал о слепце. Он наблюдал за ним их своих небесных чертогов.
Аполлон оценил слепца. Он знал обо всех историях, в которых участвовал и которые рассказывал этот человек.
Аполлон успокоил слепца. Тот сможет покинуть эту землю и, возможно, даже поведает обо всём, что узнал, в песне.
— Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа! — выкрикивал мальчик. За этим именем следовала какая-то варварская тарабарщина. Слепец чувствовал, что мальчик удаляется от него. Он словно вознёсся на облаке в сущном присутствии бога, в которого не верил по-настоящему с тех пор, как был мальчишкой, чьи глаза сгорели дотла.
Мальчик метался в грязи в экстазе. Слепец чуть не позвал его за собой — но что бы подумал Аполлон, обрати он его внимание на этого ничтожного червя, мальчишку, к тому же, варвара?
Но… мальчик владел греческим языком. Должно быть, он научился ему от бога. Слепец сглотнул и осмелился задать вопрос — грамотно выстроенный, с ритмом и рифмой, практически гимн. Он охватывал всё: кто были те люди, что схватили слепца, сделав своим заложником? Почему он оказался единственным выжившим? Почему мальчик может говорить по-гречески? Как мог Аполлон полгода жить здесь, среди этих дикарей, с тёмной грязной тварью Зотаккуа как единственным божественным компаньоном?
И Аполлон ответил: «На всё была воля моя».
На то, чтобы слепца похитили из собственного дома. На то, чтобы ему грозила смерть в морской пучине, и чтобы все его похитители погибли в разъярённых водах.
На то, чтобы он выжил, хотя это и было всего лишь капризом. Аполлона забавляло наблюдать за слепцом, пытающимся выжить на лишённом управления корабле.
«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»
Сколько поэзии было в этом имени.
На то, чтобы слепец понимал мальчика так, словно тот говорил по-гречески.
И Зотаккуа был тем обличьем, что носил Аполлон в этих землях.
«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»
И Аполлон был тем обличьем, что носил Зотаккуа среди плевателей оливковой косточкой, поедателей кальмаров и насильников мальчиков. В сущности, смерть от нашествия жаб и смерть от болезней и огненных стрел — одно и то же.
«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»
Но Аполлон способен и исцелять. Исцелит ли он двух слепцов, юнца и старца?
«И если ты исцелишь меня, — подумал слепец, — какой божественный лик я увидел бы перед собой?»
Затем он понял, что кое-кто уже исцелился.
— Мальчик! Взгляни на море! — воскликнул слепец. — Какое оно?
Мальчик ахнул, затем заскулил.
— Тёмное! — наконец изрыгнул он. — Тёмное, словно вино!
И это были последние греческие слова, что слепец услышал из уст мальчика, запевшего: «Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!», покуда его язык не распух и не застрял в горле, и он не умер в неистовых корчах. Солнце, так долго катившееся по небу, наконец скрылось за горизонтом.
Обдирая колени и локти, слепец пополз к морю. Его плоть была изорвана в клочья, и только пересечённый рельеф не позволял ночному зверью следовать за ним по кровавому следу. Аппетит безумного бога поглотил всю жизнь на этих берегах. Алкая смерти, слепец бросился в воду.
Но она отвергла его. Слепец нырял как можно глубже, глотал солёную воду, но продолжал неизменно покачиваться на волнах, словно коряга. Его конечности напоминали сломанные палки, но он продолжал плыть вперёд, загребая ими против собственной воли. На рассвете корабль фракийцев столкнулся с невменяемым, бормочущим вздор человеком. Две крохотные щепки в бескрайнем море черноты. Недели понадобились слепцу, чтобы добраться до дома, месяцы — чтобы восстановить здоровье и рассудок. Он не знал, почему Аполлон не позволил ему умереть. Ещё один каприз, ещё одна роковая прихоть. Несмотря ни на что, слепец выжил.