Учитывая мое происхождение, меня много раз спрашивали: «Чем отличается партийная провинция от партийного центра?»
Отвечу на этот вопрос откровенно, не скрывая свою пристрастность. По сравнению с центром провинции более свойственна искренность и непосредственность в повседневных отношениях, в ней меньше лицемерия и больше доверия между людьми. Однако я не собираюсь идеализировать провинцию, ибо это значило закрыть глаза на ее многочисленные пороки. Среди них всем известное традиционное послушание и почитание центра, старательность в том, чтобы завоевать его расположение исполнительностью, дисциплиной. В своей ретивости во всем повторять центр провинция отличалась большим чинопочитанием, которое было мучительным для любого человека, склонного к тому, чтобы иметь собственное мнение. Вспомним мудрость классика: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».
Чинопочитание в провинции было одновременно мучительным и всемогущим, ибо чаще всего зависело от вельможной спеси первого партийного лица. А сама вельможность меньше всего зависела от заслуг личности, ибо просто была непременным атрибутом партийной власти. Из собственной практики знаю, что всегда находились умелые приближенные, которые очень быстро создавали вокруг первого секретаря ореол исключительности, особого положения и прав, создавая в этих целях определенный ритуал поведения, который строго поддерживался самим лидером и становился строго обязательным для соблюдения: первый секретарь всегда шел первым, садился на заседании первым, имел машину 00–01, у второго – 00–02… Вспоминаю, у меня часто возникало страстное желание еще более усилить нелепость этого уродливого ритуала и ввести секретарям и членам бюро обкома порядковые номера на спину, по типу хоккеистов, чтобы не путать, кто какое место занимает в табели о рангах, и соответственно отпускать им полагающиеся почести.
То ли от перелома в возрасте, в Челябинске мне исполнилось 40 лет, то ли от природы, от родительских генов, но меня все больше угнетала эта провинциальная партийная чванливость, чинопочитание, которые вызывали не только чувство досады, раздражения, но и нестерпимой обиды за свое униженное достоинство. В эти моменты мне всегда становилось стыдно перед собой. Все чаще чувствовал себя в стремлении противостоять этой затхлой атмосфере послушания беспомощным, одиноким. Вспоминалось написанное Е. Евтушенко как раз в это время:
Чтобы петь в хоре чиновничьего послушания, нужен не голос, а умение раскрывать рот вместе со всеми. Вот этого умения, к несчастью, а может быть, к счастью, Бог мне не дал, оттого, видно, и были так круты повороты в моей жизни.
Но не буду только гневаться и плакаться и ради справедливости признаю, что российская партийная провинция была скромнее центра и проще в своем повседневном бытии. Известно, как много копий было сломано в средствах массовой информации по поводу привилегий партийных работников. Что скрывать – основания для этого, разумеется, были, но только большей частью применительно к центру, в этом я и сам смог убедиться позднее. В партийной же провинции, я имею в виду прежде всего практику Челябинской области, каких-либо привилегий просто не было: заработная плата секретаря обкома была значительно, почти вдвое, меньше зарплаты хозяйственного руководителя самого среднего предприятия; никаких пайков спецдовольствия не практиковалось; дачи Челябинского обкома, в мое время летнего типа, лишь с очень большой оговоркой по московским меркам можно было назвать дачами. Традиционные правила партийного бытия в Челябинской области, таковыми они были, насколько мне известно, и повсеместно на Урале, были довольно строгими. За все время работы в провинции я не могу вспомнить ни одного случая каких-либо серьезных злоупотреблений своим партийным положением, которые бы были специально рассмотрены тогда в обкоме КПСС.
Между тем время моего пребывания в Челябинске приближалось к концу. Не скрою, я это предчувствовал по тем беседам, которые у меня состоялись у П. Н. Демичева, в то время секретаря ЦК КПСС, ведающего вопросами идеологической работы, разговорам в отделе пропаганды ЦК у заместителей заведующего отделом А. Н. Яковлева, Г. Л. Смирнова. В этих беседах шел разговор о целесообразности перехода для работы в аппарат отдела пропаганды ЦК КПСС. Тогда, в 1973 году, я свой отказ объяснял коротким временем пребывания в Челябинском обкоме и необходимостью дать мне возможность еще поработать в области. Однако беседы эти были продолжены и в 1975 году, после того как в отделе пропаганды уже не стало А. Н. Яковлева, а П. Н. Демичев был переведен из ЦК и назначен министром культуры СССР. Дальнейший отказ все труднее было объяснить.