–– Тьфу, ты! Рубашка эта твоя… словно монахиню поимел! – дернулся и снова отвернулся. – Или так твоему дикому любовнику нравилось? А? Задирал тебе на голову подол?
–– Хочешь, сниму? – спросила, а сама молилась, чтобы не слышны были в голосе слезы.
–– Нет уж, охота моя к тебе прошла, женушка. Как и сон схлынул, по всему…
Никита Михайлович в сердцах сбросил с себя одеяло, встал с кровати и принялся одеваться. А Ярославу затопил стыд. От него сделалось тяжело дышать, будто непомерный вес лег на грудь, он обжег жаром все тело, наверняка окрашивая в пурпур лицо и шею.
–– Ты куда? – спросила мужа, глядя в его удаляющуюся спину.
–– Спи! – бросил тот коротко приказ и вышел из спальни.
Как же, уснешь тут! Сдерживать слезы сделалось совсем нестерпимо. Но Слава быстро опомнилась. Поняла, что надо было не лежать и рыдать, а что-то сделать. Например, проследить, куда отправился князь. И даже если правда больно ранит, лучше ее знать. Глядишь, переболит и придумается, что дальше делать.
И хотела бы молодая княгиня надеяться, что муж не пойдет к любовнице хоть этой ночью, но, увы, именно в ее дверь вошел, миновав несколько извилистых коридоров. Сомнений не было, так как Ярослава своими ушами слышала голос Агаты:
–– Быстро же тебе наскучила жена! Лень валандаться с малолеткой, а норд ничему интересному девчонку не научил? Ну да, тебе же жесткие любовные игры подавай, а там, небось, чуть что слезы?
–– Хватит разговоров. У меня закаменело все уже от одного вида твоего пышного зада…
Дверь захлопнулась, в коридоре сделалось тихо… почти. Но чтобы не слышать возни, всхлипов и неких яростных криков, Слава закрыла ладонями уши. И зря – под той дверью ее чуть не обнаружила служанка Агаты. Хорошо, свет от свечи увидала, вот и успела заскочить в соседнюю комнату. А как там спряталась, так расслышала дружный ор на два голоса:
–– Пошла вон! – это кричали князь и его любовница.
В коридоре раздалось бормотание – служанка извинялась и спешно удалялась. А вот из-за стены, к которой Ярослава прижалась спиной, до нее долетели другие звуки. Никак, парочка быстро насытилась друг другом, и их потянуло на разговор? По всему. И тот было вполне отчетливо слышно через неплотно подогнанную небольшую дверцу, что обнаружилась поблизости.
–– Так ты решил все же спать с ней? И сколько уже делил постель?
Слава сразу поняла, что речь шла о ней.
–– Как прибыли на этот берег, так каждую ночь.
–– Ах, ты!!! – взвизгнула Агата, и донеслись звуки борьбы.
–– Угомонись, кошка дикая! Так надо – не понимаешь? – по всему Никита с силой пихнул любовницу, и та свалилась с кровати. – Как иначе, если мы в браке? Думаешь, ее род захотел бы сразу передать их земли, не покажи я «привязанности» к дочери Крутичей? Да, женушка теперь испорчена, но на несколько ночей сгодится. А как все убедятся в нашей «любви», так решу, что с ней дальше делать.
–– А если она понесет от тебя?
–– Если да кабы! – прошипел и зло выругался Стужский.
И тут случилось непоправимое. Слава пошевелилась и задела что-то. Оказалось, пустое ведро. Да кто же его здесь оставил!..
–– Слышал! – раздался тревожный женский голос.
–– Это там! – в узкую дверь ударили, и она от напора вылетела. – Кто тут у нас? Никак Ярослава Ефимовна…
Славу больно схватили за руку и поволокли на свет.
–– Эта дрянь подслушивала!
Агата шипела змеей, пока Стужский затаскивал жену в комнату.
–– Сопротивляется, гадина! – не унималась его любовница.
–– Кто из нас гадина… надо посмотреть!
– Да пристукни же ты ее!
Но Никита решил опрокинуть супругу на кровать. Уронил на спину жестко, заломил руки и еще коленом грудь придавил.
–– Вот отличный момент! – зарычал через стиснутые зубы. – Сейчас, чтобы времени не терять, выясним, не оставил ли ее норд для меня подарочек в этом вот животе. Агата! Что мешкаешь?!
–– Ладно, – чернявая начала в предвкушении потирать руки. – Держи крепче. И что б ногами не дрыгала!
–– Ах, ты ж! Ведьма! – закричала от унижения и боли Ярослава.
–– Так и есть, – самодовольно пыхтела Агата, – она самая. Признала, значит…
–– Ну что ты там возишься? – свирепел Стужский.
–– Есть! С прибытком жену ты себе взял с тех островов, милый мой.
–– Брешешь? – напрягся Никита.
–– Да я могла и так сказать, что она тяжелая, едва бы взглянула на этот вот припухлый живот. Но все же удостоверилась… Три месяца уже носит приплод княгинюшка.