–– Спросил непонятно? Что здесь происходит? Бранд, почему ты прижимаешь к себе мою жену?
–– Командир! – ожил тут воин. – Ты приехал!
–– Почему Яро у тебя на руках? – еще мрачнее сделался Ансгар, а его прищуренные глаза не сулили никому ничего хорошего.
–– Птичка? – теперь Бранд перевел взгляд на притихшую Славу.
–– Это для меня она Птичка, а для тебя госпожа и жена твоего ярла…
–– Я знаю, но мы здесь уже так давно все вместе… она, я, Марна… я привык… то есть мы здесь совсем отрезаны от всякой жизни…
–– Сынок мой! – раздался тут громкий возглас от заимки. – Приехал! Вот так радость! Что война? Победил ли? Скажи скорее.
–– Закончилась, мать. Все хорошо.
И пока Марна отвлекла на себя внимание Ансгара, Бранд аккуратно поставил Славу на ноги.
–– Ну и попали! – шепнул ей на ухо норд. – Я думал, что легко могу оказаться без головы, случись что-нибудь с твоим здоровьем, а тут… оказывается, мой друг становится бешеным зверем и от ревности. Не доказательство ли это его любви к тебе, Птица?
–– По-моему, нет. Всего лишь говорит, что он ярый собственник.
–– Да? – потер громила озадаченно нос, а потом весело подмигнул Славе. – Так оберни это себе на благо, женщина!
–– Бранд! Отойди дальше от Яро, не то…
–– Ух, ты! О-хо-хо! – заулюлюкал и загоготал лысый, но от Ярославы попятился и еще поднял руки вверх. – А ничего, что я помогал твоей жене, Ансгар, вернуться в дом? Как видишь, она совсем затяжелела…
–– Птичка? – новый ярл быстро спрыгнул с коня. – Плохо себя чувствуешь?
–– Все ее болячки от скверного характера, – влезла между ними Марна и приняла у сына повод его коня. – Она плохо вела себя здесь, сынок.
–– В смысле?! – Ансгар снова насупился, взгляд его посуровел и уперся в грудь Бранду.
–– Морила себя голодом, – принялась с охотой перечислять проступки невестки свекровь, – со мной так вообще не разговаривала с самого дня, как я сюда прибыла. Еще почти не двигалась, а все лежала в постели. Это же вредно для младенца, которого носит! Разве же так поступают любящие матери?! Вот когда я тебя носила, то постоянно гладила свой живот и пела для сыночка песни. А что делала твоя жена, Ансгар? Какие песни могла бы исполнить твоему сыну? Славские?! О, Один! И она будто обижена на нас и весь наш мир, а потому…
–– Помолчи, женщина! – приказ прозвучал твердо. – Не тебе судить мою жену, хоть и считаешься мне матерью. И идите уже в дом… ты и ты, оставьте нас. Яро! Иди же ко мне.
Но Слава осталась стоять на месте. Теребила пальцами мех на воротнике шубки и глаз не спускала с мужа. Тот и не тот. Уставший? Это да. Давно не брился, потому щетина уже больше походила на бороду. А его серые глаза смотрели очень пристально и будто ощупывали ее.
–– Упрямишься, или тебе тяжело стало ходить?
С этими словами Ансгар сам двинулся навстречу жене. Подошел совсем близко и легко положил руки ей на плечи, все еще продолжая мерить свою женщину взглядом.
–– Ты и впрямь сильно раздалась, Яро, – указал глазами на живот, на котором не сходились полы шубки, а потом и одну ладонь перенес туда. – Так понимаю, роды начнутся совсем скоро…
В ответ она только качнула головой. Ее почему-то не слушался голос. Хотела сказать, мол, да, со дня на день, но не получилось издать ни звука, только судорожный вздох вышел.
–– Ух, ты, толкается! – хохотнул и погладил через живот жены не родившегося младенца. – Как хорошо, что этот сорванец меня дождался, – принялся всматриваться в глаза Славы. Затем наклонился, чтобы легко коснуться губами ее губ, и тут же снова уставился глаза в глаза. – Почему мне кажется, что ты насторожена? И мать сказала, замкнулась в себе. Что произошло, Птица? Тебя кто-то обидел?
Славе очень захотелось взять и сказать немедленно и напрямую: «Ты! Ты оставил меня здесь одну с таким вот животом и в окружении чужих людей. Говорил, что ничего и никого не желаешь, кроме меня, а сам развернулся и ушел, как только соплеменник принес тревожную весть». Или нет, это были не самые главные слова, которые так и рвались из души. Ей больше всего надо было узнать, по-прежнему ли верна его клятва, что она для него единственно желанная женщина… одна во всем мире. Ведь если так, то не стал же ни за что приближать к себе… Сиггрид?
Но как такое спросить? Страшно. От одной мысли, каким убийственным может быть ответ, сердце замирало в груди. А что-то подсказывало, что положение ее все еще очень шатко, хоть Ансгар и называл при всех женой, хоть носила под сердцем ребенка норда… Почему так? Отчего вера в его слово будто начала колебаться? Может, дело было в его глазах? Серые, похожие на сталь боевого меча, такие же режущие. А еще какая-то тайна поселилась в них и затемнила.