Не осталось ничего живого, даже вещи умерли, подумалось Джьянни; ему казалось, что теперь он потерял свою жену во второй раз.
Стиснув зубы, он двигался по развалинам.
Мужчины в спокойных галстуках и аккуратных костюмах. Они искали путей к Витторио, но ведь все вот это было несоизмеримо с их целью. Откуда пошли эти злоба и дикость? Для чего они? Он понял. Наступающие немцы во время Первой мировой войны называли такое словом Schrecklichkeit, то есть “ужас”… оно должно было деморализовать противника. Холодный, преднамеренный ужас.
В своих поисках Джьянни обнаружил лишь обломки, останки, мусор из помойной ямы. Здесь для него ничего не осталось.
Впрочем, нет. Кое-что оставалось.
Он нашел небольшой кожаный саквояж, уцелевший от всеобщего разрушения, и сложил в него туалетные принадлежности, пару рубашек, брюки и нижнее белье.
Под конец он взобрался на лестницу, пошарил у карниза, где закреплены были лампы верхнего света, достал завернутый в промасленную тряпку пистолет-автомат. Проверил обойму – она была полностью заряжена.
Сунул пистолет за пояс, застегнул пиджак и вышел в дверь, не оглянувшись.
Он еще раз позвонил Мэри Чан Янг, но ему снова отозвался автоответчик.
Было чуть больше восьми вечера, когда он, переехав через Уильямсон-Бридж, двинулся к Лонг-Айленду.
Глава 5
Карло Донатти жил в доме, сравнительно скромном для участка в пять акров, да еще в таком месте, как Сэндз-Пойнт; дом был выстроен из кирпича и камня. Любому итальянцу надо, подумал Гарецки, чтобы дом был непременно выстроен из кирпича и камня. В противном случае считалось бы, что дому не хватает материальной прочности и морального достоинства.
Въездная дорога уперлась в ворота, управляемые электронным устройством, и Джьянни Гарецки подошел к переговорной трубке охраны. Подобные предосторожности казались пережитком прежних лет. С тех пор жизнь сделалась более спокойной, разумной и лучше организованной. Она тяготела к законности, а главы “семей” смотрели на беспричинное насилие неодобрительно – как на худший способ урегулирования общественных отношений. Труп, обнаруженный в багажнике машины, стал скорее исключением, а не правилом, проявлением безответственного отношения к делу.
В общем, наибольший вес имели ученые головы, а среди них Дон Карло Донатти занимал одно из высших мест; диплом юриста он получил в Йелле, был прекрасно воспитан и потому принят в любом обществе. В двадцать пять лет он стал консильере [2] собственного отца, а когда старый дон через два года умер, занял его место.
Джьянни поднял трубку и услышал звонок на другом конце провода.
– Кто у телефона? – спросил мужской голос.
– Джьянни Гарецки.
– Кто?
Джьянни повторил свое имя. В новом окружении дона его знали немногие, но он ничего другого и не желал.
– Что вам надо?
Сама любезность!
– Повидать Дона Донатти.
– Зачем?
– Сообщите, пожалуйста, ему мое имя.
– Так поздно он никого не принимает.
– Вы только сообщите ему мое имя.
Джьянни говорил очень вежливо, но что-то в его голосе, как видно, подействовало на охранника.
– Повесьте трубку, – предложил он.
Через несколько секунд железные ворота раздвинулись, и Джьянни поехал по длинной подъездной дорожке с ограждением из бельгийского мрамора. Он остановил машину у портика главного входа и вышел из нее под ослепительный свет прожекторов.
Крепко сложенный широкогрудый мужчина ждал у дверей. На вид он был столь же недружелюбен, как и его голос по телефону.
– Оружие? – спросил он.
Джьянни кивнул.
Охранник протянул огромную ручищу, Джьянни вытащил пистолет из-за пояса и отдал ему. Тот обыскал Джьянни – провел руками по бокам, потрогал ноги: нет ли кобуры на голени.
– Покажите водительские права.
Сравнил фотографию Джьянни с его опухшим, пятнистым лицом.
– А вы были поприглядистей. Что случилось? Вернулся муж?
– Откуда вы узнали?
– А я там был. – Охранник кивнул по направлению к лестнице. – Первая комната справа. Дверь открыта.
Это оказалась большая комната, нечто среднее между гостиной и кабинетом. Дон поднялся из большого кресла у камина. Поверх пижамы на нем был отлично сшитый шелковый халат. В руке он обеспокоенно вертел мундштук с незажженной сигаретой.
Джьянни Гарецки совершил положенный обряд приветствия, потом сел подальше от огня. Жар сжигал его изнутри, медленный и непрестанный.
– Простите, что беспокою вас в столь поздний час, крестный отец.
Дон Донатти сел и посмотрел Джьянни в лицо. Вероятно, он взвешивал и измерял причиненный ущерб.
– Кто это тебя так разукрасил?