— Вы за это заплатите, — заговорил наконец Коннор. — Что бы вы ни сделали со мной или с моей семьей, вам не изменить людей. Это что, ваш лучший довод — пистолет? Держать в заложниках женщин и детей? — Голос его скатился до сарказма, отец даже не заметил, как вдруг заалел от гнева и стыда сын. — Совершенно дрянной метод убеждения! Вот уж поистине основа высокой морали!
Дермет сделал шаг в его сторону, взметнув крепко сжатую в кулак руку.
— Еще не время! — остановил его Пэдди. — Пусть тешится.
Дермет зло глянул на Пэдди, но руку опустил.
Бриджит вдруг заметила: ее так сильно трясет, страшно что-то в руки взять, того и гляди из пальцев выскользнет.
— Мне в туалет надо, — резко бросила она и быстро миновала Шона, скрывшись за дверью. Никто ее не преследовал.
Закрыв дверь туалета, она заперла ее и тут же склонилась над унитазом — желудок бурлил, тошнота накатывалась волнами. Они — пленники. Билли и Иэн мертвы. Коннор перепуган и сердит, однако не уступит. Не сможет. Всю свою жизнь он потратил на то, чтобы проповедовать абсолютизм, верность принципам любой ценой. Слишком много других людей отдали за это жизни, в том числе женщины с детьми. Он не оставил себе места, чтобы теперь было куда отступить, от чего-то отказаться. Даже вчера, вероятно, такая возможность была, когда он говорил один на один с Ройзин, зато сегодня это выглядело бы как уступка силе, а на такое он не пойдет никогда.
Они пленники до тех пор, пока кто-нибудь не придет к ним на помощь или Дермет с Шоном не поубивают их всех. Неужели Коннор допустит это? Если во имя спасения родных он сдастся, то возненавидит их за это. И они будут неприятны ему уже за то, что стали причиной его слабости, отступления от его чести, а то и предательства всего того, что отстаивалось всю его жизнь.
Какая слепота, какая невыразимая глупость! В момент дурноты ее охватила ярость ко всему этому идиотскому религиозному разделу, рядившемуся в одежды христианства!
Но конечно, религия здесь ни при чем. Виной всему людская самонадеянность, непонимание, вражда, когда одно зло громоздится на другое, а в результате уже нет сил простить немыслимые по жестокости, вызывающие боль потери с обеих сторон. Религия стала предлогом, прикрытием для всех этих ужасов с одной целью — оправдать. Бога создали по образу и подобию своему: мстительного, пристрастного, недалекого разумом, чтобы возлюбить всех, неспособного воспринять различия. Можно жить в страхе пред таким божеством, но его нельзя любить.
Бриджит плеснула на лицо холодной водой и вытерлась шершавым полотенцем. Повесила его и обнаружила, что очень скоро — при шестерых в доме — у них закончится туалетная бумага. И стиральный порошок. Надо сказать об этом Пэдди, пусть привезут вместе с продуктами.
— Я запомню, — с улыбкой пообещал тот, когда в середине дня она сказала об этом.
Все по-прежнему располагались в гостиной, а Бриджит на кухне проверяла по полкам и шкафчикам, что есть, а чего не хватает.
— И еще жидкость для мытья посуды, — прибавила она.
— Ну а как же. Что-нибудь еще?
Она выпрямилась и посмотрела на него. Он все так же улыбался, и веселость смягчала его слегка кривоватое лицо.
— Вы долго намерены оставаться здесь? — спросила Бриджит.
Тень легла у него под глазами. Впервые увидела она в нем что-то похожее на неуверенность. И спокойствия у нее от этого не прибавилось. Неожиданно Бриджит поняла, насколько неустойчиво их положение. У Пэдди нет ответа на ее вопрос. Вероятно, он и в самом деле ожидал, что Коннор уступит, теперь же, зная обратное, не понимает, что делать дальше. Бриджит похолодела.
— Это все, — подытожила она, не дожидаясь ответа. — Разве что хлеба еще, наверное. И чай, если вам его захочется. — Она прошла мимо Пэдди, демонстративно задев его.
Коннор стоял, отвернувшись к окну, плечи напряжены. Глядя на его спину, Бриджит прекрасно представляла выражение его лица. Лайам забился в кресло и оттуда во все глаза смотрел на отца. Каждая черточка, каждый изгиб его тела словно кричали, как же он несчастен. Шон стоял, опершись о дверной косяк. Дермета не было видно.
Дневное время проходило в молчании, в редких вспышках гнева, а потом снова — в молчании. Наконец появился Дермет и взглянул на свои часы.
— Половина шестого. Полагаю, ужинать будем в семь, миссис О'Молли. — Он сверкнул взглядом на Коннора и разглядел слабую вспышку гнева у того на лице. Усмешка тронула губы Дермета. — И в девять вы можете отправляться спать, после того как посуду вымоете.
Жилка возле рта Коннора задрожала. Он сдерживал дыхание, стараясь взять себя в руки. Лайам не сводил глаз с отца, и во взгляде его страх боролся со стыдом. Ему мучительно было видеть, как издеваются над отцом, и все же в глубине души у подростка таился страх, нашептывавший: стоит выказать хоть немного мужества, как станет еще больнее, а унижений — еще больше. У Бриджит душа ныла от смятения сына, но она не представляла себе, чем может помочь. У нее самой где-то в желудке сидел точно такой же страх, заставлявший ее то и дело глотать слюну, чтобы подавить позывы к рвоте.