Довиле торопливо, будто боясь, что ее прогонят, положила цветы на свежий могильный холм и ушла. По дороге домой она продолжала терзаться новыми мучительными размышлениями. Ну а если бы Папоротник орудовал в луксненских лесах, что тогда? Снова и снова задавала себе этот вопрос девушка и не находила на него ответа.
Довиле одним духом взлетела на второй этаж и, нашарив в сумочке тяжелый ключ, отперла дверь. Хотела было шагнуть внутрь, но внимание ее привлекло белое пятно на полу. Конверт. Видно, недавно подсунули под дверь. Девушка с опаской подняла его и стала вертеть в руках, не решаясь вскрыть. В нем оказался скромный листок бумаги, исписанный знакомым почерком. Довиле пробежала письмо глазами.
«Дорогая Довиле, — было написано там, — я страшно соскучился по тебе. Хочу видеть. В четверг вечером, часам к девяти, приходи в еловую аллею к Жертвенному Холму».
Записка была без подписи, но Довиле и без того поняла, кто ее написал.
Прочитав письмецо, девушка обрадовалась и испугалась одновременно. Мысль о том, что вскоре она обнимет любимого, заставляла сильнее биться сердце. Значит, он жив, выжил в этом кишащем опасностями мире! Однако Довиле тут же гнала прочь радужные надежды, напоминая себе, как хрупко и непредсказуемо ее счастье, что оно не прозрачно, а замутнено постоянной тревогой, как не бывает чистой вешняя вода во время разлива.
На следующий день учительница не могла заставить себя сосредоточиться на уроках, она почти не слушала вызванных к доске учеников и все время тревожно поглядывала в окно. А вечером, когда солнце низко повисло над потемневшим сосняком, Довиле заперла дрожащей рукой дверь комнатки и сбежала по лестнице вниз. На первом этаже тетушка Леокадия протирала влажной тряпкой полы в коридоре. Искоса посмотрев на учительницу, уборщица продолжала свою работу. «Она наверняка знает, куда я собралась, — подумала Довиле. — Иначе кто же доставил мне письмо?»
Довиле нарочно остановилась рядом, будто ее заинтересовала школьная стенгазета.
— Ох, поясница совсем разламывается! — распрямившись, посетовала тетушка Леокадия.
— Я нашла вчера у себя в комнате письмо. Не вы ли его принесли? — спросила девушка.
— Я, — буркнула уборщица и, не сказав больше ни слова, принялась снова протирать полы. Было ясно, что больше от нее не добиться ни слова.
Очутившись во дворе, Довиле первым делом убедилась, что там нет посторонних и что никто за ней не следит, и только тогда свернула по заросшей тропинке, ведущей вдоль каменной ограды кладбища, к березняку. Это был не самый короткий путь к Жертвенному Холму, но Довиле предпочла идти именно этой дорогой, чтобы выйти на еловую аллею с западной стороны.
В рощице девушка неожиданно увидела старика, который, сидя на пеньке, вязал из березовых веток веник. Целиком погрузившись в это занятие, он мурлыкал под нос грустную песенку. На прохожую старичок не обратил внимания, и тем не менее Довиле прошмыгнула мимо, затаив дыхание от страха. Пройдя немного вперед, она обернулась и, к своему величайшему удивлению, никого на прежнем месте не увидела. Не иначе пригрезилось, подумала девушка и пошла дальше.
Еловая аллея зеленой стеной внезапно преградила ей дорогу. Когда-то боярин Гимбутис посадил крохотные деревца вдоль тропы, ведущей на Жертвенный Холм. За сто с лишним лет елочки превратились в могучие деревья. Найдя просвет между ними, Довиле проскользнула в аллею и очутилась как бы в зеленом тоннеле — деревья переплелись ветвями над ее головой, и лишь кое-где светлело голубое небо. Если посмотреть назад, то можно было увидеть в начале аллеи светлую поляну, а противоположный ее конец представлял хаотическое нагромождение взбирающихся на холм сосенок. Земля тут была густо усеяна хвоей, и казалось, что кто-то расстелил в аллее коричневую ковровую дорожку. Гулять по этому мягкому ковру было одно удовольствие. Довиле сначала прошлась вдоль всей аллеи, оканчивающейся выходом на поляну, посмотрела вокруг и не спеша повернула назад. Проходя между плотно растущими по обе стороны тропы деревьями, девушка чувствовала себя маленькой, как муравей.