Перевод Е. Йонайтене.
АМНИСТИЯ
От станции до перекрестка нас подвез какой-то крестьянин, которому было по пути, а дальше пришлось добираться пешком. И хотя глаза привыкли к темноте, все равно много ли разглядишь осенней ночью. Мы вслепую брели по обочине раскисшей дороги, нащупывая ногой место посуше. Антанас месил грязь впереди, я же тащился сзади, и его темный силуэт казался в темноте невероятно огромным. Мой приятель частенько оказывался в канаве или в луже, вымокал до нитки и тогда принимался ругаться, а меня заставлял идти впереди.
— Выкупайся-ка и ты! — говорил он в таких случаях.
Но мне приходилось идти впереди недолго. Антанас сердился, что я тащусь слишком медленно, неуверенно, и вскоре передо мной снова маячила его широкая спина.
При мне не было никакой поклажи, зато товарищ тащил огромный фанерный чемодан, задевая им за придорожные деревья. Чемодан был пуст и гудел, как барабан. В студенческом общежитии мы не раз поглядывали на этот запертый на семь замков баул, из которого исходил запах сала, копченного на можжевеловых ветках. Антанас был прижимистый малый и редко кого угощал, в число этих счастливчиков порой попадал и я.
Антанас был старше многих своих сокурсников, потому что война прервала учебу. Частенько подтрунивал он над нами, как над маленькими, или по-отечески журил. Нам это, конечно, не нравилось, и все же ребята не слишком на него обижались: ведь папаша Антанас, как мы его называли, был умнее и сноровистее нас. Он не только писал лучше всех рефераты, но и мог так заштопать порванные брюки, что от новых не отличишь. Вот почему и на этот раз я чувствовал себя как за отцовской спиной.
Когда мы миновали лесок, что близ деревни Райсте, нас застиг проливной дождь. Вода струилась по лицу, затекала ручейками за шиворот, а далекий огонек, чуть брезживший в пропитанной влагой тьме, казалось, удалялся, как только мы приближались.
— Придется заночевать, — предложил я, не выдержав.
Антанас был полон решимости дойти до Дурпингяй, но сейчас он уже помалкивал.
— Вон и огонек виден. Давай зайдем туда, переночуем, — сказал я. — А там, глядишь, к утру и дождь пройдет.
Усадьба, где мы приметили свет в окне, находилась в стороне от дороги. Не найдя туда тропинки, мы брели прямо по пашне, с трудом отрывая от земли облепленные глиной башмаки. Наконец перед нами вырос забор, и мы стали пробираться вдоль него к воротам.
Во дворе залаяла собака. Ее сиплый, похожий на кашель лай то приближался, то удалялся. Антанас выдернул на всякий случай кол из ограды. Пес рассвирепел, разгавкался еще громче, бросался на нас и подбегал порой так близко, что можно было разглядеть, как встала дыбом шерсть на его спине.
Дочавкав по грязи до избы, мы с трудом нащупали дверь в сени и, войдя туда, очутились совсем как в мешке. Темнотища — хоть глаза выколи. Вслепую принялись шарить по стенам. Я задел висевшие на стене вожжи, нащупал какую-то влажную сермягу, укололся о гвоздь — ручки не было и в помине.
— Эй, хозяева, где тут двери?! — крикнул Антанас.
В избе завозились — я определил по звуку, что кто-то всовывает ноги в клумпы, — потом осторожно открылась дверь, оказавшаяся где-то впереди нас, и в ту же минуту на стене вспыхнули тусклые светлые полосы.
— Кто там? — спросил низкий женский голос.
— Мамаша, открой, — мягко попросил Антанас, — путники мы, промокли до нитки.
За дверью замолчали. Хозяйка прикидывала, как поступить, а мы, затаив дыхание, ждали.
Но вот лязгнул засов, скрипнули дверные петли. Женщина держала в руке фонарь и пыталась разглядеть наши лица.
— Добрый вечер, мамаша, — еще приветливее поздоровался Антанас, явно желая сразу же войти в доверие.
Ничего не сказав в ответ, хозяйка повернулась и пошла с фонарем назад.
Комната была большая, обшитая светлыми досками. В одном углу стоял обшарпанный продолговатый стол, в другом — печь, заставленная чугунками и горшками, над которыми чернела широкая вьюшка. Судя по всему, помещение служило одновременно кухней, столовой и общей комнатой.
Под печкой, на широкой деревянной лавке, сидела девочка лет пяти. Она уставилась на нас бойкими, немного испуганными глазенками.
— Ты чего не спишь? — спросил Антанас.
Девочка смущенно улыбнулась, прикусила нижнюю губку и спрятала под лавкой босые ноги.
— Живо в постель! — приказала женщина.
Девочка соскользнула с лавки и прошлепала в другую комнату.