— Товарищи, мы собрались здесь в такой час, когда весь наш народ…
Речь была скверная — какая-то окрошка из газетных фраз и собственного отчета о рабочем табуретного цеха.
Вторым говорил сосед, часовщик Мицкус. Его речь была проще и человечнее.
— …Что мы еще можем сделать для тебя, Стяпонас? Да ничего. Ничего уже не придумаешь. Треснула ось твоего сердца, а новую вставить мы еще не умеем…
Когда заговорил третий оратор, Витаутас Юркус увидел, что на кладбищенскую горку медленно взбирается человек. По-летнему грело солнце, но человек этот был в черном длиннополом плаще, застегнутом на все пуговицы. Казалось, он выбился из сил, потому что тащился медленно, то и дело прислоняясь к надгробию или кресту. Налетевший ветерок взъерошил его длинную, белую, как алюминий, гриву.
«Да это же мой брат!» — едва не вскрикнул Юркус. Глядя на приближающуюся странную фигуру, он стоял окаменев, не в силах вымолвить ни слова. Струйки пота текли по лицу, но Юркус не чувствовал этого, не слышал он и слов очередного оратора.
Седой брат уже проталкивался сквозь толпу, приближаясь к могиле.
«Неужели он хочет встать рядом со мной?» — подумал Витаутас Юркус и посмотрел на брата с такой злобой, что тот остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Затем, опасливо поглядывая на рослую фигуру младшего брата, Пранас стал выбираться из толпы.
Поодаль, где не было людей, посреди каменных крестов торчала обломанная сосна. Седой одинокий человек устало прислонился к ней. Вот и раскрылась тайна семьи Юркусов! На похоронах отца воскрес из мертвых сын. Притащился на кладбище и стоит, прислонясь к почерневшему стволу. И никуда ты его не денешь, не вычеркнешь, не отречешься. Придется переписать анкеты и автобиографии, которые лежат в сейфах. Уважаемый министр скажет: «Весьма сожалею, но по известным причинам мы вынуждены предложить вам другой пост».
Пускай. Кончится наконец эта пытка. И брат хоть несколько лет поживет при свете дня.
Заиграл оркестр, мужчины стали опускать гроб в могилу. Могильщик вытащил веревки и поплевал на ладони. Витаутас Юркус наклонился. Три горсти прохладного желтого песка громыхнули по крышке гроба. Все засуетились, толпа перемешалась: одни проталкивались к яме, другие отходили от нее. На помощь могильщику поспешили соседи отца.
Только теперь, прислушавшись к скрежету заступов и шуршанию падающей земли, Витаутас Юркус понял, какая пустота образовалась в его жизни. Это была скорее не боль, а мучительное осознание того, что вместе с родителями он похоронил и лучшую часть своей жизни, которую осеняла их любовь. За родителями последуют друзья, знакомые. Инфаркт, рак, автоаварии… Не успел собрать вокруг себя близких, как уже начинаешь их терять.
Люди клали на свежий бугорок венки. Пестрели слова на красных и черных лентах. От осенних цветов веяло чем-то нежным.
Прощаясь с покойным, одни опускались на колени для молитвы, другие просто стояли молча. Потом все стали расходиться. Витаутас Юркус сам не заметил, как остался один. Огляделся, поискал брата. Его уже не было у сломанной сосны. По улочке за каменной оградой удалялись люди. Вдруг там мелькнет белая голова? Может, истосковавшись по людям, его брат смешался с толпой? Пускай делает что хочет. Витаутас Юркус предлагал ему иной путь, но Пранас Юркус не послушался его, решил жить по-своему, пускай теперь сам все и решает.
Витаутас не испытывал к своему брату ни жалости, ни сочувствия, словно отъезд из родного городка перерубил родственные узы, соединявшие их в одну семью. Из всех этих душевных связей осталось лишь труднообъяснимое, неопределенное чувство долга. Вот, пожалуй, и все.
«Почему брата не хватил инфаркт?» — мелькнула мысль, потрясая Юркуса своей мрачностью.
Идти домой не хотелось. Юркус постоял у могильного холмика, потом долго блуждал по кладбищу, читая надписи на памятниках. Мужчины, женщины, дети… Умершие своей смертью и трагически погибшие… Знакомые и незнакомые… В памяти изредка всплывали их лица, жуткие события, происходившие в этих местах. Живая история минувших лет была записана на этих камнях.