Всадники пытались по различным приметам определить, как двигались вперед крестоносцы: где они ночевали и жгли костры, где на них нападали из лесу, где пришлось сразиться с жемайтами в открытом поле.
Гругис с нарастающей тревогой и страхом думал о том, что он увидит в доме Эйтутиса. А что, если жаждущие крови рыцари ордена и кнехты дошли до Кражяй и Медининкай? Что, если самого князя и его дочери Айсте уже нет в живых? При одной мысли об этом кровь стыла у юноши в жилах.
Последнюю ночь-крестоносцы, судя по всему, ночевали неподалеку от замка Паршпилис. Превратив все в пепел и прах, они похоронили своих убитых воинов и отправились назад. У Гругиса отлегло от сердца — на этот раз захватчики оставили Кражяй в покое, обогнув стороной.
Когда всадники добрались до Паршпилиса, уже стемнело, нужно было срочно подыскивать ночлег. Они нашли пристанище у большого семейства, которое, лишившись родного крова, жило в землянке наподобие барсуков. Люди приволокли сюда все пожитки, привели уцелевшую скотину и даже кудлатого щенка, который чудом вырвался из рук врага и прибежал следом за хозяевами. К разочарованию и недовольству своего попутчика, Гругис оставил здесь второго коня, отобранного у вражеских проводников. На следующий день пополудни всадники налегке добрались до владений князя Эйтутиса.
Кражяйский князь жил на широкую ногу, окна его просторного дома сияли стеклами, приобретенными у рижских купцов, в светлых клетях пахло свежеструганной древесиной и смолой. Эйтутис был малорослым, щуплым мужчиной, однако при этом живым и непоседливым. Говорил он скороговоркой, и Гругис порой с трудом понимал его. Путники уже издали догадались, что в доме горе: не слышно было детского смеха, домочадцы ходили как в воду опущенные, а старуха княгиня понуро сидела в кресле и утирала слезы. Оказывается, в битве под Паршпилисом погиб Вайшвидас, единственный сын Эйтутиса, брат Айсте. Надежд на второго сына, наследника, уже не было, и, значит, роду Эйтутисов суждено было угаснуть. От горя старый князь говорил так быстро, что почти ничего невозможно было разобрать: казалось, слова догоняли друг друга, теснясь и низвергаясь сплошным потоком. Он раздраженно покрикивал на домочадцев, хватался то за одну, то за другую работу, хотя и не знал толком, чем заняться всерьез. Выслушав Гругиса, князь тут же стал собираться в дорогу. Это отвлекло Эйтутиса от тяжких мыслей, на минуту заставило позабыть о мучительной душевной боли. Не в силах больше оставаться в доме, Эйтутис сам выбежал во двор за конюхом.
Гругис, который остался в княжеских покоях, с удивлением заметил, что до сих пор почему-то не появляется Айсте. Он еще во дворе успел оглядеть всех женщин, которые сновали из дома в клеть и закут или, не скрывая любопытства, останавливались у порога, чтобы поглазеть на гостей. Он все ждал, не мелькнет ли милое лицо той, ради которой юный князь проделал столь длинный и нелегкий путь из Локисты. Находясь в светлице, он с нетерпением оборачивался на дверь, вздрагивая при каждом стуке, — женщины вносили еду, а роль хозяйки стола взяла на себя старшая дочь князя Эйтутиса, которая прибежала сюда недавно с мужем из разоренного крестоносцами имения.
Не выдержав, Гругис все-таки спросил:
— А где же княжна Айсте? Почему ее не видно?
На лицо старшей сестры набежала тень.
— Айсте нет с нами. Родители выдали ее за Жадейкиса, боярина из Расейняй, — не глядя в глаза гостю, ответила она.
Для Гругиса эта новость была как гром среди ясного неба, и он не удивился бы, если бы в этот миг на него обрушился потолок. Кусок застрял у юноши в горле, руки тряслись и не слушались его. Он с мольбой глядел на старшую сестру Айсте.
Воцарилась долгая неуютная тишина. Совладав с собой, княжич несмело поинтересовался:
— Когда это случилось?
— Нынешним летом, накануне жатвы.
Гругис потупился и, уставившись в сияющий белизной пол, глубоко задумался. Неожиданно он вскочил и, буркнув «спасибо», кинулся к выходу. Единственным его желанием было сейчас вспрыгнуть на коня и умчаться отсюда куда глаза глядят. Юноша и сам не мог определить, какие чувства владели им, отчего он пришел в такое смятение, будто здесь, в этом доме, его предали или подняли на смех.
До сих пор на жизненном горизонте Гругиса не появлялось ни одного хмурого облачка, на его долю не выпали пока тяжкие переживания. Правда, несколько лет тому назад не вернулся из похода старший брат, но Гругис, который сильно любил его, все же не принимал эту потерю близко к сердцу. Ведь гибель на войне — дело привычное и достойное. Когда враг разрушил Локисту, трудно было удержаться от слез при виде руин и пепла — это было все, что осталось от замка. Но ни одно из тех переживаний не шло в сравнение с горем, которое обрушилось на него сегодня. Сердце его готово было разорваться от тоски.