— Достопочтенный посланник Тевтонского ордена пожелал, чтобы на пепле выросла добрая трава и чтобы воцарился мир. Я полагаю, того же жаждут и все эти уважаемые мужи. Следуя нашим обычаям, предлагаю в поддержку столь замечательного тоста рыцарю Зигфриду Андерлау и его приятелю Мартину Наку выпить по рогу медового напитка с каждым из сидящих за столом.
Князь Витаутас снова откинулся в кресле. Среди жемайтов послышался недовольный ропот. Им не понравилось братание, навязанное против их воли. Однако вскоре те, кто попрозорливей, догадались, где собака зарыта.
Первым встал из-за стола кражяйский князь Эйтутис. Он вообще любил везде быть первым. И тут к нему подскочил Скабейка с кувшином в руке. Послышался плеск наливаемого питья. Эйтутис сидел по другую сторону стола, поэтому он, не подходя к крестоносцам, поднял свой рог.
— Предлагаю выпить за то, чтобы впредь мы встречались с тевтонцами только за столом с угощениями!
Скабейка, задыхаясь, поспешил в другую сторону — там оба крестоносца уже успели подняться с мест.
После Эйтутиса рыцари ордена чокнулись с ретавским вотчинником Памплисом, с кальтиненским князем Эймантасом, с магнатом из Видукле Сургайлой.
Господин Андерлау встревожился. Вообще-то он любил похваляться перед друзьями, что способен выпить хоть ведро, но сейчас это сладковатое жемайтское вино сразу же ударило ему в голову, а это было опасно. После еще двух дружеских тостов Мартин Нак бессильно обмяк в кресле и бессмысленно заворочал остекленевшими глазами. Зигфрид Андерлау продержался чуть дольше: спустя минуту сник и он.
Люди, сопровождавшие бояр, при виде конюхов и слуг, которые несли вконец обессилевших посланников ордена, так и попадали у костра со смеху. Их отнесли в клеть и положили на одну кровать, как мешки с бобами.
Оставшиеся в доме жемайты и их почетные гости вздохнули свободнее. А Вилигайла же знай посмеивался удовлетворенно в седые усы. Поначалу его страшно разозлила выходка Витаутаса, но завершение этого торжественного братания с посланниками ордена привело в веселое настроение, и старик, ткнув Гругиса кулаком в бок, прошептал:
— Они небось подумали, что наш медовый напиток не крепче детской мочи будет!
Прервав всеобщее оживление, князь Витаутас постучал по столу и попросил тишины. Не поднимаясь с места, он обратился к собравшимся и при этом горделиво оглядывал со своего скромного трона покои Скирвайлиса, будто восседал на высоком престоле.
— Ну вот, теперь мы сможем поговорить откровенней, без посторонних ушей, — начал князь. — Вы, достопочтенные властители Жемайтии, уже знаете, что Йогайла и его братья не сдержали обещания и не вернули мне княжество моего отца, великого князя литовского Кястутиса. Я был вынужден вторично отправиться во владения ордена. Только не думайте, что мне это доставило удовольствие и что это была легкая прогулка. В тот раз по дороге назад, в Литву, я сжег три замка крестоносцев и увел с собой две сотни братьев ордена. Думаете, мне это забыли?! Как бы не так! Да они зубами щелкают, как голодные волки, на куски меня разодрать готовы! Только разве мной одним насытишься? Им покрупнее добычу подавай. Оттого они скрепя сердце собираются снова оказать мне поддержку.
— Тебя-то они, светлейший князь, поддержат, а нас задушат! — перебил его ретавский князь Памплис.
— Не думаю, что жемайты так легко дадут себя задушить, — поглядев на него, поспешил заверить Витаутас.
— Мы признаем тебя, светлейший князь, своим владыкой, но с одним никак не можем согласиться — когда правители Литвы продают нас, как бычков, заклятым врагам-кровопийцам, — заметил Вайжебутис, прибывший из Медининкай.
Время шло, и князь Витаутас, распарившись, багровел все больше, на лбу его выступили капельки пота. Собравшись с мыслями, он продолжал:
— Я не ответчик за князя Йогайлу. Не знаю, о чем он думал, когда отписал десять лет назад крестоносцам Жемайтию. Одно могу сказать: в любом случае я буду до последней капли крови сражаться за все свои владения. За каждую их пядь. Мой отец, великий литовский князь Кястутис, очень любил жемайтов, ведь они были самыми храбрыми его воинами.