— Ладно, раз так, я остаюсь, — согласился сын. Он сгорбился еще больше и бросал нетерпеливые взгляды в сторону речного обрыва, будто забыл там что-то.
Острая жалость внезапно пронзила сердце Скирвайлиса. Трудно сказать, чем она была вызвана: то ли болезненным обликом сына, то ли его безропотной покорностью. И впрямь, ведь тут мог бы остаться и Шемета. Этот опытный военачальник принес бы больше пользы, и тем не менее князь не любил менять свои решения. Он шагнул к Юдикису, обнял его за плечи, крепко прижал к себе.
— Потерпи! — глухо произнес Скирвайлис. — Дня четыре, пять, не больше…
VIII
Возвращаясь в Локисту, князь Скирвайлис встретил отряд всадников, которые следовали из Аукштайтии. Они первыми сообщили приятную весть, что князь Витаутас вторично отразил поползновения крестоносцев, разрушил замок Ритерсвердер и вернулся в Тракай. В знак примирения Йогайла протянул ему руку и покорно склонил голову.
Скирвайлис так обрадовался услышанному, что готов был расцеловать всех всадников подряд. Он даже пригласил их ехать с ним в Локисту, чтобы как следует отметить там радостное событие. Однако воины соскучились по дому, поэтому, вежливо поблагодарив именитого жемайтского князя, отправились дальше своей дорогой.
Скирвайлис же после этой встречи летел домой как на крыльях. Из пасти взмыленного коня хлопьями падала пена. Сопровождающие тяжело дышали за его спиной, однако вскоре отстали и со страхом думали лишь о том, как бы не потерять вождя из виду. Когда начались болота и скрытая под водой мощеная дорога — кулгринда, Скирвайлис осадил коня, не решаясь в одиночку пробираться извилистыми и коварными тропами трясины. Пусть лучше свита нагонит его, пусть впереди выступит с длинным шестом проводник Карка — в конце концов осторожность не порок.
Карка — невзрачный на вид мужчина с хитрыми, как у хорька, глазами на обветренном лице, казалось, ни на минуту не переставал улыбаться. Он был из тех, кто не лез за словом в карман, однако на его ехидные замечания обычно никто не обижался: пусть, мол, болтает человек на здоровье, благо язык без костей, к тому же он остальных развеселить хочет, грусть-тоску разогнать. Князю Скирвайлису по душе был проводник, которого он неизменно брал с собой в военные походы. Не потехи ради, а оттого, что только Карка мог вывести войско кратчайшим путем куда следует, ибо знал каждую тайную тропинку. Чутье у него было прямо-таки собачье.
Не слезая со своей низкорослой лошадки, Карка изредка тыкал шестом в скрытую под болотной жижей дорогу. За ним, стараясь попасть след в след, ехал Скирвайлис, за которым гуськом следовали остальные всадники. Дорога делала неожиданные повороты или приобретала дугообразную форму — не один крестоносец, пытавшийся добраться по ней, проваливался в трясину. Случались несчастья и со своими, правда реже. В подпитии об этом вымощенном броде, коварной литовской кулгринде, лучше не вспоминать вовсе.
Наконец лошадка Карки выскочила на твердый берег За ней, расплескивая воду, выбрались остальные. За спинами всадников протянулся след на потревоженной бурой жиже, на поверхности болота лопались пузырьки воздуха.
Почувствовав под ногами твердую землю, кони задрали головы, оживились и бодро глядели перед собой на узкую дорожку, которая упиралась в темный ельник. На людей и животных пахнуло теплом родного дома, все почувствовали его близость. Разлапистые ветви высоких деревьев заслоняли небо и солнце. Глаза должны были привыкнуть к полутьме, чтобы стали видны препятствия, которых было не так уж мало по дороге. Узкая просека за долгие годы покрылась таким толстым слоем хвои, что казалась подстилкой из косульих шкур. Трава тут не росла, лишь кое-где виднелись по краям пучки папоротника с резными листьями да заплаты зеленого мха. Время от времени конские копыта постукивали по жилистым корневищам елей, вздувшимся на поверхности земли. Терпкие запахи леса приятно щекотали ноздри.
Оцарапав ветками лица и натрусив на себя хвою с деревьев, Скирвайлис со своими спутниками выехал наконец на простор. Перед ними простиралось поле, где колосились ячмень и овес, на другой полянке курчавились наподобие бараньей шерсти посевы гороха. Неподалеку от реки пестрел яркими цветами луг. Над ним гудели тысячи тружениц пчел, которые то и дело пролетали под самым носом у всадников, иногда одна-другая, охмелев от тяжести пыльцы, налетала на человека, а потом, поползав по его одежде или лицу, приходила в себя и снова пускалась в путь.