Наряду с этим отступать Чабела отнюдь не собиралась, твердо вознамерившись разрешить «рабирийский вопрос» самым решительным образом — раз и навсегда или хотя бы на ближайшую полусотню лет. Известие о том, что вынырнувшие наконец из-за магической препоны Рабиры, хоть и ослаблены странными событиями минувших нескольких седмиц, но все же отнюдь не беспомощны, ничуть не поколебало ее намерений. Во втором, секретном, пакете, доставленном тем же срочным курьером и предназначенном исключительно для узкого круга старших офицеров штаба, политика Золотой Башни пояснялась коротко и ясно: никаких препятствий для присоединения новых земель более нет. Нежелание самих Забытых Лесов присоединяться таким препятствием не является. Если Рабиры добровольно признают над собой чужую власть — замечательно. Если же нет, что ж… им предлагали мир…
Хлопоты вокруг «жирного рабирийского пирога» разрастались. Дипломатическое ведомство Зингары вовсю тягалось с соответствующими службами из аргосской Мессантии, предъявлявшими некие права на новые территории. Однако позиции Аргоса в Рабирах были куда слабее зингарских. Сознавая это, но стремясь «сохранить лицо», Мессантия ограничилась несколькими претенциозными депешами в Кордаву, тон которых с каждым разом становился все скромнее, да перемещением на рабирийскую границу квартировавших под Лерато пяти сотен легкой кавалерии. Кроме того, на границу выдвинулись два легиона латников, еще раньше переброшенных из Тавиты через Хорот по Мосту Кораблей — но ни конница, ни пехота Аргоса так и не вошли в Забытые Леса.
Бесполезные показные маневры ничуть не обеспокоили Кордаву. Куда больше Чабелу и ее советников тревожило поведение Аквилонии, наиболее мощной из трех сопредельных держав. Собственно, смущало то, что позиция Тарантии в рабирийском вопросе до сих пор оставалась неясной. Аквилонские дипломаты хранили полное молчание, тем более загадочное, что вездесущие соглядатаи незаменимого ди Нороньи исправно докладывали о перемещении войск на пуантенском берегу Алиманы, вплоть до численности и гербовой принадлежности. Согласно этим докладам картина получалась странная.
Семь сотен легкой пехоты и кавалерии, готовые по первому приказу перейти рабирийскую границу — и все под вассальными стягами Гайарда и Пуантена, под началом гайардских же командиров. Ни одного воина из непобедимых легионов короны, ни одного военачальника, присланного из столицы, никаких тарантийских чиновников, призванных осуществлять надзор. Можно бы предположить, что Трон Льва счел бессмысленным перегонять войска через полстраны, обойдясь теми, что нашлись поблизости, однако… Создавалось полное впечатление, что Гайард ведет некую собственную игру, не считая нужным согласовывать действия с королевской властью. Оно конечно, ди Норонья сообщал, что наследный принц вместе с Просперо Пуантенцем, если верить слухам, затерялись где-то в Рабирах; король Конан с семейством находится в Пограничье, а вести в эту глушь доходят нескоро… Но рано или поздно дойдут, и вот тогда действия киммерийца предсказать невозможно.
То, что Конан не останется безучастным зрителем, сомнению не подлежало: Забытые Леса поглотили его сына.
В последующие дни положение осложнилось — предсказанное вооруженное сопротивление дало знать о себе. Несколько зингарских отрядов сгинули бесследно, но то было еще не худшее из зол. Иные полусотни возвращались в лагерь прореженными на две трети, волоча с собой раненых. Понятно, что такое зрелище отнюдь не способствовало бодрости воинского духа. Бывало и так, что к лесному хутору, где уже вполне мирно квартировали зингарцы, прорывался, не разбирая дороги, какой-нибудь счастливчик в изодранной форменной куртке и с шалыми от страха глазами, чудесно спасшийся один из всей полусотни — чтобы, оказавшись в безопасности среди своих, сеять панику рассказами о «волчьих ямах» с острыми кольями на дне и невидимых стрелках, не ведающих промаха. Зингарская армия стала похожа на медведя, сунувшего лапу в гнездо шершней. «Шершни» — рабирийское ополчение — жалили со всех сторон, оставаясь неуловимыми; могучий неповоротливый «медведь» ломился вперед, помаленьку стервенея. Среди военной верхушки зазвучали требования «вырезать в Холмах все, что шевелится, а остальное на всякий случай поджечь».
Однако воинственные кличи жаждущих боя штабных стратегов быстро поутихли, едва разнесся слух о прибывшей из столицы группе чиновников с высочайшими полномочиями. В числе тех, кого Чабела прислала на сей раз, были как блестящие дипломаты, разодетые в шелка, золото и драгоценный муар, так и молчаливые деловитые люди из тайной службы. И если первым работа сыскалась не сразу, то уж зингарская Тихая Пристань — ведомство, духовно родственное аквилонской Латеране или немедийскому Вертрауэну — взялась за дело более чем рьяно.
В Зингаре не без оснований полагали, что лучшие годы Латераны и Вертрауэна уже миновали, и пора бы им уступить место более молодым, предприимчивым и настойчивым собратьям. Чем сделалась Латерана после ухода в отставку ее бессменного вожака, барона Гленнора? Всего лишь захудалым коллегиумом, одним из многих в Тарантии. А Вертрауэн? Там, конечно, еще попадаются светлые головы, но что они могут без поддержки, силы и знаний Семейства Эрде? Семейства же более не существует. Несравненная герцогиня Эрде после Битвы Драконов и гибели ее детей тихо исчезла со светских и политических горизонтов. Великий канцлер Эрде пока еще никуда не делся из Бельверусского замка, но не за горами день, когда он тоже запросится на покой…
Оттого Тихая Пристань, возглавляемая его графской светлостью Эрмандом ди Нороньей, всеми силами старалась приблизить то счастливое время, когда ей удастся встать наравне со своими знаменитыми предшественницами. Потрясающие события в Рабирах — как раз подходящий случай, чтобы проверить в деле новых служащих, заставить встряхнуться старых и утереть нос конкурентам. Никто не сомневался, что среди доблестных зингарских вояк наверняка затесались соглядатаи Аквилонии, Трона Дракона или Аргоса, но, раз невозможно от них отделаться, пусть себе вынюхивают и составляют отчеты для своих хозяев. Настоящая добыча все равно перейдет к Золотой Башне — имеется, кому за этим приглядеть.
Глава Тихой Пристани лично отправился в поездку по Рабирам, не рискнув переложить этот тяжкий груз на плечи доверенных помощников.
Первая личная беседа руководителя тайной службы с Ее величеством состоялась в начале Второй летней луны. Беседа сия надолго сделала ди Норонью грустным. Чабела была настроена весьма бесповоротно: Забытые Леса не должны оставаться ничейным владением, им самое прямое и законное место под сенью Золотой Башни. Лучше всего, конечно, чтобы они совершили этот переход не по принуждению, а добровольно, однако если другого выхода не останется… «Что вы говорите, месьор Норонья? Рабирийский князь? А кто это такой? Впервые слышу… и более слышать не желаю… И плевать на возможное возмущение соседей! Аргосский владыка может себя в зад укусить от негодования — тягаться за рабирийское наследство у Мессантии руки коротки. С Тарантией сложнее, но, с другой стороны, какие права у Аквилонии в Рабирах — никаких, если вдуматься… Ах да, наследник Трона Льва и Пуантенский Леопард, потерявшиеся, если верить вашим лазутчикам, где-то по ту сторону Алиманы… Совершенно верно, киммериец этого просто так не оставит, уж я-то его знаю, ввяжется в поиски самолично… Знаете, месьор Норонья, вы просто обязаны разыскать их первым! Мне, право, будет чрезвычайно лестно помочь в столь щекотливом деле моему давнему другу, королю Конану Канах… Если же выяснится, что эта буйная парочка вляпалась в неприятности и не в силах самостоятельно с ними справиться, так это просто подарок богов какой-то! Весьма полезно, если будущий правитель Аквилонии и его ближайший вассал окажутся немножко обязанными Золотой Башне… Что? Может оказаться сложным? А вот это уже ваши сложности, дорогой мой Норонья, ваши, а не мои! но если что — ответите головой, вам ясно?!»