Всезнающий Одноглазый рассказал еще кое о чем. Это правда, что мама снова в тягости? Хасти, когда под большим секретом поведал мне эту новость, выглядел озабоченным. Я слышал, в ее возрасте женщине бывает опасно рожать… Отец, как она? Хорошо ли ее здоровье? Может, мне стоит приехать?
Есть ли весточки от Дисы? Она по-прежнему желает стать лучшей чародейкой на весь Материк и переплюнуть все магические сообщества, вместе взятые? Ежели она добьется своего, я первый побегу ее поздравлять. Хотя никогда не предполагал, что у меня будет сестренка-колдунья… Взглянуть бы, как она это делает. Что в Пограничье? Бунтуют или решили не приискивать добра от добра? Как почтеннейший Норонья — все еще тщится раскопать нашу тайну или уже понял всю безнадежность этой затеи? Нет, пожалуй, мне все-таки нужно хотя бы на пару лун вернуться в Тарантию. Слишком много вопросов и слишком долго идут письма. Да и не все доверяется бумаге.
Ну вот, я и собрался с духом, чтобы подойти к самой болезненной теме. Она по-прежнему болезненная, хотя миновал уже почти год. Знаю, ты скажешь, любые раны заживают, в том числе и сердечные. Нет, плакаться на судьбу я не собираюсь — а год назад с моего послания точно бы ручьем лились вперемешку чернила со слезами. Иногда я даже надеюсь, что все как-то разрешится — не сейчас, так через год… или даже через два или три. В конце концов, я могу подождать.
Да-да, я опять о ней. О моей так называемой невесте. Об Айлэ, Княгине Рабирийской. Похоже, что наша помолвка, хотя и была объявлена, вряд ли станет чем-то большим, чем торжественными строками на пергаменте. Ей я начал писать письма с зимы 1314 года, как только появилось немного свободного времени и выдавалась оказия. Правда, возможность отправить их в Пуантен подвернулась только весной, когда к нам добрался первый из караванов. Толстая пачка уехала на Полдень, вдогонку к ней позже отправилась еще парочка — и молчание в ответ.
Откликнулась она только в конце весны. Да уж, откликнулась… Такое послание можно хранить как образчик снисходительного послания альбийской королевы к смутно знакомому ей смертному человеку. Не знаю, какой такой мудростью ее наделил Венец Лесов, но моей прекрасной дамы более не существует. Она меня забыла. То есть даже не забыла — я ей просто неинтересен. Я твержу себе, что она до чрезвычайности занята, потому и не нашла возможности написать побольше. Это же правда — после всего, что обрушилось на Рабиры, им еще долго придется собирать разбитые черепки и склеивать заново. То, что рабирийцы вновь подняли свою Туманную Стену, я слышал еще до отъезда в Чандар — это было первое, что сделала Айлэ в качестве правительницы. Также как и подписание трехстороннего договора о границах с Зингарой и Аквилонией — это на ближайшее время избавит Рабиры от того, чтобы стать сахарной косточкой, за которую тягаются все, кому не лень.
Только слабо верится, что этот договор принесет какую-то пользу. На ближайшие лет десять Рабирийские холмы вернутся к своему прежнему состоянию устрицы в ракушке — пока не подрастут выжившие после Грозы дети и не станет ясно, по-прежнему ли люди угрожают благополучию этой маленькой страны. Мне, стало быть, выпадает невеселая участь ждать, ждать и ждать… Все поменялось местами: обычно женщинам приходится дожидаться возращения своих избранников из дальних краев, а тут…
Ладно, где ты не в силах что-то изменить и сам это понимаешь — приходится смириться. Твое высказывание, между прочим.
Сердечный привет братцу. Ходят слухи, он опять тиранит весь замок? Теперь мне известно хорошее средство перевоспитания не в меру разбалованных молодых людей — ты не хочешь отправить Лаэга сюда, к нам? Можно даже в запертом сундуке, чтобы не удрал по дороге. Конечно, ему тут не слишком понравится, но зато его очень быстро отучат от всяких непотребных выходок. В самом деле, пришли его сюда — не пропадать же нам с Ротаном вдвоем в этом захолустье!..»
Примечание составителя хроники, сделанное осенью 1315 года.
«Опасения аквилонского принца оправдались, причем самым печальным и страшным образом. Поздней осенью 1314 года его мать, королева-соправительница Зенобия Канах, скончалась в возрасте сорока трех лет, пытаясь дать жизнь своему четвертому ребенку. Дитя — а это была девочка — тоже не выжило. Двор и страна погрузились в траур, длившийся до весны 1315 года. Видимо, именно тогда у короля Аквилонии возникло и окрепло намерение вручить трон уже достигшему совершеннолетия наследнику, а самому удалиться не только из Тарантии, но и вообще из обитаемых пределов Материка. Он счел возложенную на него в этом мире задачу выполненной — а может, просто устал от потерь и утрат.
В 11 день Первой осенней луны 1315 года в баронстве Юсдаль, что в гандерландской провинции королевства Аквилонского, в имении давнего друга и соратника Халька Юсдаля правитель Трона Льва подписал эдикт о сложении с себя всех достоинств и привилегий королевского звания, передав их своему старшему сыну Коннахару, чья коронация состоялась в конце Второй осенней луны нынешнего года. Конан Канах на церемонии не присутствовал: сразу же по подписании отречения он покинул Юсдаль, направившись куда-то на Полдень.
Спустя две или три седмицы бывшего короля Аквилонии видели в Кордаве, набирающим команду для приобретенного им судна. В будущем экипаже присутствовал и барон Хальк Юсдаль, видимо, решивший последовать за своим сюзереном и другом в последнее из его странствий. Должным образом снаряженный корабль покинул Кордавский порт… более его не видели.
Правление Коннахара Канаха пока длится всего две седмицы, и потому не представляется возможным сказать что-то определенное как о молодом правителе, так и об ожидающей его судьбе. Во многом Коннахар напоминает своего легендарного отца, однако близкие знакомые считают его более осмотрительным и осторожным, нежели Киммериец. Младший брат короля, Лаэг, пока пребывает в Тарантии, однако ходят разговоры о том, что в скором времени принц отправится в недавно присоединенную провинцию — бывшее королевство Пограничное, дабы на собственном опыте приступить к познанию науки управления государством. Принцесса Ричильдис подрастает, ее намерение стать магичкой остается неизменным, хотя и вызывает при дворах стран Восхода и Заката множество неодобрительных пересудов — также как и явная душевная склонность принцессы к маленькому наследнику трона Пограничья, Гвену Эклингу. Если отношения этой юной пары приведут к законному финалу, Пограничье окажется присоединенным к Аквилонии не только узами протектората, но и династическим союзом.
Рабиры по-прежнему молчат. Молодая Княгиня прислала нескольких своих подданных на коронационные торжества в Тарантии с поздравлениями от своего имени, но ограничилась только этим…»
Примечание владельца книжной мастерской «Бронзовое перо» (Тарантия, Аквилония), сделанное на полях фолианта зимой 1316 года, во время изготовления первого экземпляра книги «Сирвента о Наследниках».
«Покров тайны все же был развеян, несмотря на старания творца книги и его окружения умолчать о подлинном имени автора рукописи. Ныне я могу со всей уверенностью утверждать, что книга сия, хотя и вышла в свет анонимной, была от первой до последней строки написана особой, желавшей достичь своими трудами бóльшего, нежели когда-то удалось ее почтенному родителю. Автором «Сирвенты» является участница и свидетельница событий лета 1313 года, баронесса Меллис диа Эйкар, в девичестве Юсдаль, дочь небезызвестного Халька Юсдаля, придворного летописца эпохи нашего легендарного правителя Конана I Аквилонского. Госпожа Эйкар создала свое произведение, основываясь на собственных заметках, а также воспоминаниях друзей и очевидцев, и, исходя из моих собственных предположений, отнюдь не собирается останавливаться на достигнутом…»
Винтерфелл, Англия.
Январь 2002 года — январь 2004 года.