51
Друидами называли лесных мудрецов; толком никто не знал, народ это, или каста. Скорее последнее, потому что женщин-друидов никто никогда не видел. Все знали, что они искусные чародеи, но их магия отличается от человеческой — в частности (будь то особенность их силы, или какой-то неизвестный вне общины закон) друиды никогда не убивали. Никого. Они держались в стороне от политики, не признавая границ государств — впрочем, поймать друида при попытке незаконно пересечь границу пока тоже никому не удавалось.
Из рассказов очевидцев и невнятных стонов, которые издавал взятый в плен парень в полубреду, общая картина представлялась весьма безрадостной. Доставив сообщение в Руад-Исс и получив ответ, отряд двинулся в обратный путь. Но по дорогое на них напали — очевидно, банальные разбойники, охочие до богатых доспехов и чужих скакунов — убили троих воинов, а в гонца попали, кажется, отравленным дротиком. На счастье последнего — лошади понесли, порскнув с дороги и побеспокоив молодого друида. Тот увидел, что гонец теряет сознание, остановил его лошадь, и стал колдовать над раненым — то ли чтобы избавить от отравы, то ли чтобы он дотянул до помощи. Последнее удалось — гонец уже два часа как пришёл в себя, и передал Его Величеству ответ Руада Шестнадцатого. Беда заключалась лишь в том, что друид говорил на руад-исском, которого (кроме усыпленного гонца) никто не знал. Поэтому объяснить подоспевшим воинам, что он с ним сделал — не смог. Вследствие чего был жестоко бит до чёрных ссадин, и даже не пытался сопротивляться (конечно — с такими здоровенными лбами не поспоришь, когда руки за спиной связали). К концу пути парень так отупел, что повторял, как заведенный, одну фразу «Моё имя Тарден. Я вам не враг». Но естественно, его никто не понял.
— Да уж, бедный мальчик, — покачала головой Рона, — пострадал за свою доброту…
— Это ещё что, — мрачно протянул Эйлас, — подробностями я с тобой, пожалуй, делиться не буду.
— Да они что — с ума посходили? — ошалела Рона, совершенно однозначно истолковав уклончивый ответ дяди.
— А как ты думаешь? Дорога тяжелая, лес кругом глухой, мальчик смазливый, да пожаловаться никому не сможет — потому что лопочет что-то чего нормальные люди не понимают…
— Гады! — с отвращением сказала лэсса. И помимо воли подумала, что Ариверн бы ни за что не стал насиловать связанного пленника. Нет. Ему нужно было, чтоб его любовник извивался под его прикосновениями от удовольствия и умолял продолжить. Вот ведь пропасть! Простить его что ли? Да пусть ещё с какими-нибудь ребятами познакомит… да и к его сотне без него не сунешься… но идеи о всепрощении и новых веселых приключениях выбила из головы ужасная мысль, обдавшая ледяным холодом и выветрившая винный хмель — как стальное лезвие у горла… или как взгляд, безжизненный и беспощадный, — так вот за что их повели в темницу, — пробормотала Рона, зябко пожав плечами.
А Лейральд — палач! Ещё шутил с ней, отправив двух — паскудных — но всё ж таки живых людей в камеру пыток. Она очень живо представила, как беловолосый немертвый тонким отточенным лезвием гравирует кровавые узоры на спине истерически дёргающегося смертника. Линии сначала почти незаметны, и только потом набухают и распускаются ализариновыми надрезами, как редчайшие цветы… её передёрнуло.
— Да наплюй ты на них, — равнодушно отмахнулся Эйлас, и Рона в неверии воззрилась на него: неужели дядя это одобряет?! Но тот, не заметив её смятения, продолжил, — подумаешь, темница. Попугают два дня, и отпустят. Ну, снимут по монетке со звания — так наживное — ещё выслужатся… если так дурить перестанут…
— Ах ты ж!.. — Рона облилась вином. Так вот в чём дело! Вот чем этот бледный паразит занимается для собственного удовольствия! Пугает провинившихся воинов — а заодно — попавшихся на его дороге девушек. Ну, подожди, негодяй, я ж тебе устрою! Не на ту напал, красавец писаный, чтоб тебя летучий ящер задрал в прямом и переносном смысле…
Эйлас отнёс её внезапный возглас к пролитому вину, и тихонько хлопнул по столу ладонью:
— По-моему, тебе пора спать. Да и я пойду.
52
— Конечно, — улыбнулась Рона, у которой сна теперь не было ни в одном глазу, — извини за беспорядок, — она встала, снова закутываясь в плед, с которым пришла, — доброй ночи!
Уже давно угомонились снующие по коридорам горничные, Эйлас, оставив на короткое время дела, растянулся под залитым вином покрывалом, сторожевые кошки азартно перефыркивались во дворе, а Рона не могла унять скачущие мысли, продумывая в мельчайших подробностях предстоящий не далее как утром диалог. Месть — это блюдо, которое надо подавать холодным.
Зеленоватая почти полная луна отражалась в мелкой и быстрой реке, лавровые деревья пропускали сквозь ветки — словно волосы сквозь пальцы — прохладный ветерок. Летучие мыши бесшумными тенями перечеркивали небо, дикие кошки алчно щёлкали на них зубами, не в силах достать, из дупла старой рассохшейся ивы выбралась птица ясь, огласив ночь резким, пробирающим до костей криком… не одной лишь строящей коварные планы лэссе в эту дивную ночь не спалось.
Ингар в который раз перевернулся на другой бок и подмял под себя подушки. Скотина, тварь, мерзавец. Гнусный извращенец, чтоб ему его же единорог засадил в… мало того что он сделал; мало того что Ингара бросила из-за этого девушка; мало того что слухи поползли по всему замку, как новорожденные шустрые змеёныши. О, нет, этого показалось мало. С той самой скандальной последней встречи, этот негодяй просто о нём забыл! И теперь проходит мимо, высоко подняв голову, и делает вид, что ему всё равно!
Менестрель в отчаянье скомкал одеяло и вскочил. Семь шагов от кровати до письменного стола он пролетел, чудом не своротив что-нибудь хрупкое по дороге. Пошарил в одном из ящиков и извлёк бутылку вина, хранимую как раз на такой случай — когда не стоит поднимать слуг. Со второй попытки он выбил пробку ударом ладони по дну (от чего ладонь весьма ощутимо заныла) и отпил прямо из горла. Вино было сладким и крепким. Достаточно крепким, чтоб уложить его спать.
Ингар понуро направился к измятой постели. Выглядела она так, словно тут проходили безумные любовные игрища. Его передернуло — от воспоминания о том, что действительно происходило — пусть не прямо на кровати, но близко. Долгие поцелуи, плавные движения — он как будто растекался под нежными руками своего любовника…
— Бред, — оборвал свои сумбурные размышления Ингар, по привычке заговорив вслух, и чтобы подкрепить силы, снова отпил из бутылки, — никакой он тебе не любовник!
А кто? Кто он вообще такой — этот самолюбивый, безнаказанный тип? Внезапное озарение было настолько ярким, что Ингар чуть не захлебнулся вином. Вопрос был верным — именно так его и следовало задать. Просто подойти и потребовать ответа. «Кто ты?» — и посмотреть в шальные наглые глаза. Потому что сегодня, столкнувшись во дворе — когда они высыпали вместе со всеми встречать вернувшийся отряд — они разминулась, чуть не задев друг друга плечами, и не проронив ни слова. И отчего-то от этого воспоминания саднило в горле, не давая толком дышать; и тянущая боль затаилась где-то под рёбрами.
О том, что час был уже не ранний, юноша как-то забыл. Спешно одевшись, Ингар выскользнул из комнаты в боковой коридор. Гостевые покои располагались на другом этаже. Хорошо хоть не пришлось мчаться в другое крыло: не хватало ещё встретиться по пути с какой-нибудь бутафорией, а наутро выслушивать за завтраком рассказы о появившемся в замке привидении.
За дверью было тихо. Что же — если он уже спит, то разбудить его будет частью справедливого возмездия! А если он спит не один?
Ингар так и замер с занесенным для стука кулаком. Но тут из комнаты послышалось сдавленное ругательство; что-то, упав, со звоном покатилось по полу. Рассудив, что на звуки любовных игрищ это никак не может быть похоже, Ингар всё-таки, постучал.